Царя Алексея Михайловича прозвали тишайшим. на самом деле он был вовсе не тихоней, а человеком с воображением, оставившим большой след в русской культуре
С древнейших времен охота была для знатного человека и спортом, и воинским упражнением и, наконец, приносила добычу для пиршества. Позднее добыча – зверь или птица – утратили материальное значение (дичь к столу поставляли и готовили заранее), осталась охота в чистом виде: по-русски «охота» – это прежде всего увлечение, страсть. А для князей и царей охота стала воистину «пуще неволи». Страстным охотником был второй царь из династии Романовых – Алексей Михайлович. Смолоду он был силен и ловок, говорили, что хаживал и на медведя с ножом и рогатиной. Но потом в его отношении к охоте на зверя наступил резкий перелом. О чудесном событии в жизни Тишайшего сохранилось старинное предание, через двести лет его пересказал в былинном духе известный поэт Л.А. Мей. Отправился царь Алексей Михайлович в Звенигород, в Саввино-Сторожевский монастырь на богомолье. Русские цари и в паломнических поездках часто делали себе «роздых» – охотились. Вот и на этот раз к приезду царя подготовились: разведали и обложили берлогу с матерым медведем. Но в царе-охотнике, как говорится, взыграло ретивое.
Доложили царю – усмехается, А с самим собой думушку думает: Аль пойти в одиночку померяться, В молодецкой удаче провериться? И пошел… За плечами рогатина, А у пояса нож златокованый...
Царственный охотник нашел берлогу, вспугнул зверя и насадил его на рогатину. Но рогатина не выдержала, разъяренный медведь подмял охотника. Алексей Михайлович дотянулся до ножа – а там пустые ножны, видно, выронил в лесу. Оставалось последнее оружие – молитва. И вдруг медведь обмяк и повалился на бок. Царь увидел над собою старца в монашеской одежде с топором в руке. Старец тут же исчез, словно не было. Охотник поспешил в монастырь и стал на колени перед иконой основателя обители Саввы Сторожевского.
Да как глянул на лик преподобного – Так и пал на чело свое царское: Понял – кто был его избавителем.
Так ли, нет ли, только с тех пор Алексей Михайлович уже не охотился на зверя, а тешился только соколиной охотой. В этой поистине царской забаве ценились не добытые трофеи, но красота и выучка ловчих птиц, мастерство сокольников, а зрелище высокого полета словно поднимало ввысь самого охотника. Своеобразным памятником этому царскому увлечению стал целый старинный московский район Сокольники. Князья московские, а вслед за ними и русские цари давно облюбовали восточные окраины столицы. В середине XVII века Романовым принадлежали села Покровское, Семеновское, Черкизово, Измайлово. В Покровском и Измайлове были возведены летние дворцы, их тогда называли «потешными». Но не для потехи в современном понимании слова, а для утешения души и тела. И вот в 1661 году царь Алексей Михайлович повелел построить еще один летний дворец на правом берегу Яузы. Здесь, в треугольнике между реками Яузой и Рыбинкой и опушкой Лосиного острова раскинулись царские охотничьи угодья. В Оленьей роще охотились на оленей, в Лосином острове загоняли лосей. А по берегам рек и прудов водилось великое множество птиц. Здесь, наконец, было обширное поле для соколиной охоты – ведь сокол в зарослях беспомощен, а открытые пространства нечасто встречались в нашем лесистом краю. Только две вотчины на этом пространстве не принадлежали царю: земли по берегам Яузы, подаренные еще Иваном Грозным Алексеевскому девичьему монастырю, и село Возниковское, принадлежащее князю Дмитрию Пожарскому. Стояло это село как раз там, где сейчас станция метро «Сокольники». Алексей Михайлович откупил монастырские земли, потом прикупил и село Возниковское. Как известно, Романовы не сумели, а вернее не пожелали отблагодарить князя Пожарского, приведшего их к высшей власти. Спаситель Отечества был слишком сильной личностью, его любил народ. В результате князя потихоньку выдавили из столицы, он вынужден был служить воеводой в провинции, теряя влияние и собственность. А уже после его смерти семья Пожарских распродавала остатки имений, как говорится, ради живота своего. Зачем понадобился царю еще один потешный дворец? Ведь бывали же царские соколиные охоты, да еще какие! Государь выезжал из Кремля в карете, запряженной шестеркой лошадей. Впереди шагали стрельцы и ехали верхами сокольники с соколами, за каретой двигались бояре и другие вельможи, часто и приглашенные иностранцы. Замыкали процессию тоже стрельцы. Шествие растягивалось на версту и достигало места охоты за полдень. Поэтому охотились недолго, ведь надо было еще гостей попотчевать, а там и в обратный путь. То ли дело в загородном дворце – с утра, помолившись в домовой церкви и позавтракав, царь выходил в поле, где его ждали сокольники с соколами на рукавицах. Здесь Алексей Михайлович, бывало, охотился и дважды в день, до и после обеда. Домовая церковь в новом дворце была освящена в честь Спаса Преображения, поэтому и все село, образовавшееся вокруг дворца, получило название Преображенское. (Это уже позднее, при Петре I, село с этим названием перекинулось на другой берег Яузы и стало своеобразным центром реформ молодого царя.) Неподалеку от нового дворца образовалась Сокольничья слобода – сюда переселились сокольники, а в специально оборудованных «кречетнях» поместили ловчих птиц. С тех пор царь с семьей приезжал в нынешние Сокольники в конце мая и проводил здесь все лето, отъезжая только по необходимости.
Песнь о соколе
Гортанный клекот сокола,
разделенный паузами, порой напоминает какую-то таинственную
зашифрованную речь. Вот если бы сокол заговорил… На Руси охота с ловчими птицами тоже известна с древности. С юга ее заимствовали, вероятно, у хазар, а с севера этот обычай принесли варяги. Уже князь Олег завел в Киеве соколиный двор – «Соколье». Сцены соколиной охоты изображены на фреске Киево-Печерской лавры и на летописных миниатюрах. В первом законодательстве, «Русской правде», кража сокола признавалась серьезным преступлением; при Ярославе Мудром вор платил потерпевшему одну гривну (150–200 г серебра), да еще в пользу князя целых три! Некоторые исследователи считают, что родовое имя Рюрик означает «сокол». Именно сокол был изображен на монетах и печати Рюрика и нескольких поколений Рюриковичей. Причем его часто изображали атакующим, то есть головой вниз. Это изображение со временем схематизировалось, стало напоминать трилистник и превратилось в конце концов в трезубец. Наши украинские соседи провозгласили «тризуб» эмблемой князя Владимира и приводят около сорока версий происхождения этого символа. Ну, кому сокол, кому вилы… Кстати, первоначально именно сокол – красивая и умная птица, сильный и гордый воин – красовался на гербах и печатях европейских владык, и только позднее его сменил имперский орел. На Руси не только знатные, но и простые люди любили сокола, он стал героем сказок, например «Финист – ясный сокол». Красны девицы называли любимого ясным соколом. Образ сокола, наконец, запечатлелся и в иконографии. Легенда гласит, что однажды царский сокольничий Трифон Патрикеев во время охоты упустил любимого царского сокола. Царь разгневался и пригрозил: если за три дня не найдешь сокола – прощайся с жизнью! Сокольничий вскочил на коня, объездил все леса и поля подмосковные – не сыскал сокола. Уж третий день был на исходе, устал сокольничий и задремал. И привиделся ему святой мученик Трифон, который почитался на Руси как покровитель зверей, птиц и охотников. «Найдешь ты своего сокола на сосне в Мытной роще», – сказал святой и исчез. Сокольничий проснулся и поспешил в указанное место. На сосне в Мытной роще и впрямь сидел царский любимец, он послушно слетел на руку сокольничего. В благодарность Трифон Патрикеев построил церковь в честь своего небесного заступника, и церковь эта до сих пор стоит на Трифоновской улице. А самого святого иконописцы часто изображают с соколом на руке. Из всего семейства соколиных особенно ценятся крупные виды – кречет, сапсан и балабан; знатоки называют их меж собою «настоящими соколами». Среди мелких соколов чаще всего употреблялись в охоте дербник, кобчик и чеглок. В дикой природе сокол охотится так: взмывает высоко в небо – это называется «ставка» – и высматривает добычу, низко летящую птицу или мелкого зверька. Сложив крылья, сокол бросается вниз, почти падает, развивая при этом скорость до трехсот километров в час. С сокрушительной силой он бьет добычу, прижимает к земле и тотчас приступает к трапезе. Так же действует и прирученный, охотничий сокол, с той лишь разницей, что он удерживает добычу, пока не подойдет сокольник. Человек может отобрать пойманную птицу и отпустить, либо разрешить соколу насытиться ею. Да, грозен атакующий сокол, но победа его вовсе не предрешена. Всякая птица тоже себе на уме! Она устремляется вниз, жмется к земле, рассчитывая, что сокол замедлит падение из боязни разбиться. В это время жертва попытается дотянуть до леса, юркнуть в заросли, а там сокол ей не страшен. У разных птиц свои приемы и уловки. Например, хитра и изворотлива цапля. Смотришь на нее на болоте – что за неуклюжее создание! А в небе – поди справься с нею, у нее длинные сильные лапы, крепкий острый клюв. К тому же цапля умеет на лету переворачиваться на спину и в таком положении яростно отбивается лапами и клювом. Потом она снова переворачивается и продолжает полет. Крупные соколы наносят удар только сверху, их скорость слишком велика, им трудно маневрировать. А вот мелкие соколы могут нанести первый удар сверху, потом как бы поднырнуть под добычу и ударить снизу. Так, царя Алексея Михайловича всегда забавляла «дермлигова переласка», то есть как вьется, суетится вокруг жертвы дермлиг (старинное наименование сокола-дербника). Кстати, первые военные летчики на своих несовершенных аэропланах в точности воспроизводили соколиные методы атаки: пилот круто пикировал сверху на противника. Атакуемый пилот, в свою очередь, по-птичьи уходил вниз, прижимался к земле и спасался на бреющем полете. Эти приемы воздушного боя практикуются поныне. Для человека в древности, когда он еще не поднялся в небо на летательных аппаратах, соколиная охота – это и был настоящий воздушный бой. Нам трудно представить, с каким восторгом и волнением он наблюдал смертельную драму в небе. Приручить сокола – настоящая наука. Особенно не молодого, «с гнезда», а уже взрослого – «дикомыта». Зато уж именно обученный «дикомыт» показывал настоящий класс. Сначала соколов приучали брать корм с руки, затем садиться на руку сокольника. Учили нападать на чучело, на мертвую птицу. Особенно волновался сокольник-тренер, впервые отправляя подопечного в «ставку»: вернется ли сокол после тренировочного полета обратно на рукавицу сокольника? Только после возвращения сокол считался готовым к настоящей охоте. На место охоты соколов везли в специальных клобучках, закрывающих глаза, чтобы не встревожить их раньше времени. На поле клобучки снимали, сокольник пересаживал птицу на руку главному охотнику – царю, и тот подбрасывал сокола вверх. Священнодействие начиналось. Вот еще один соколиный секрет: почти все охотничьи соколы – самки. Да-да, их называли соколами в мужском роде, им давали мужские имена – Мадин, Ширяй, Гамаюн, Беляй, Лихач, Смышляй, Салтан, Булат, – но это все были девы-воительницы, валькирии с мужскими характерами. (Я встретил только одно исключение: сокол Любава.) Дело в том, что у хищных птиц самки всегда крупнее и сильнее самцов. Соколы-самцы тоже участвовали в соколиной охоте, обычно это были кречеты. Самца называли «челиг», прибавляли это определение к названию вида: «челиг кречет», например. Содержание и обучение соколов, организация соколиной охоты обходились казне в 75 тысяч рублей в год – огромные деньги. На территорию соколиных дворов никто не смел войти без особого разрешения. Неудивительно, что управление всей соколиной охотой царь Алексей Михайлович передал в ведение Тайного приказа. Это было государство в государстве.
Орден пуха и пера
При Алексее Михайловиче на соколиных дворах содержалось около трех тысяч ловчих птиц, их обслуживали, ими управляли во время охоты свыше сотни сокольников. Трудно представить, но царь знал и тех, и других «в лицо» и по именам, помнил как достоинства большинства соколов, так и профессиональные и личные качества людей. Второй царь из династии Романовых преодолел наконец последствия Смуты, восстановил централизацию самодержавного правления и вновь отстроил жесткую вертикаль власти. И вот внутри этой системы возникла закрытая корпорация сокольников, своего рода государственно-мистический орден. В административном смысле он копировал государственное устройство. А мистицизм в нем был дохристианский, языческий – с безусловной верой в приметы, с заклинаниями и обрядами. Возглавлял орден сам государь-батюшка, магистр всеведущий. Немногим уступал ему царский ловчий – руководитель всей государевой охоты, включая и соколиную, боярин Афанасий Матюшкин. Ниже стоял сокольничий, глава всей соколиной корпорации, назначаемый лично государем. Должность сокольничего, кроме всего прочего, была и придворным чином; в свите сокольничий стоял выше стольника. Ему помогал подсокольничий, который, в частности, вел учет и всю канцелярию. Им подчинялись начальные сокольники, ведавшие соколиными дворами и отдельными направлениями работы: ловлей диких соколов, содержанием птиц, обучением и непосредственно охотой в поле. И наконец, рядовые сокольники, которые и выполняли все эти многотрудные работы. Опытные сокольники имели на попечении по несколько соколов. И только настоящим мастерам, посвященным во все тайны искусства, доверяли диких соколов; мастер лично кормил, поил, часто ночевал рядом со своим подопечным и, конечно, неустанно обучал. Царь и рядовых сокольников подразделял на три «статьи»: отличал тех, кто «добр и соколы у него добры», отмечал тех, кто «будет добр», внимательно присматривался к тем, кто еще не проявил себя. Должность сокольника была почетной и хорошо оплачиваемой. Они получали от шести до шестидесяти рублей в год, в зависимости от «статейности», и ценные поощрения деньгами, дорогими тканями, земельными наделами. Царь одаривал сокольников за хорошо выученного сокола, за «высокие спортивные результаты», как теперь сказали бы. Вот как это бывало: однажды охота не заладилась, соколы мазали, упускали добычу. Царь был мрачнее тучи. Тогда сокольник Семен Ширяев выпустил своего питомца «дикомыта». Алексей Михайлович писал в тот же день Матюшкину: «Так безмерно хорошо полетел, да погнал, да осадил» – сначала шилохвостку, потом утку… Неслучайно «дикомыт» Семена Ширяева получил имя тренера – Ширяй и стал одним из царских любимцев. Соколы, как и люди-охотники, бывают страстными, азартными. Вот и Ширяй как-то раз увлекся атакой, не успел выйти из пике и разбился оземь. Царь был безутешен. Поле, на котором погиб сокол, прозвали Ширяевым. Память об этом событии хранят доныне Большая и Малая Ширяевские улицы возле парка «Сокольники». На Ширяевом поле сейчас тренируются спортсмены «Спартака».
«Врели, горь, сотело?»
Но были и особые поручения, которые царь мог доверить только действительно «своим». Бывало, сокольники отправлялись с посольством в дальние страны – они везли соколов в дар иностранным владыкам. Русские соколы ценились очень высоко, недаром сокольники так страшились упустить сокола: это было все равно, что сегодня потерять небольшой самолет. Так вот, сокольник Парфен Тоболин повез в Персию шаху Аббасу сокола, а царь его лично инструктировал: как показать подарок в наилучшем виде, «как тешить шах Аббасово величество», а когда сокол прижмет добычу к земле, спросить шаха, «живьем ли отымать или сокола потешить, дать загрысть». Бывали задания и вовсе секретные. Однажды царь тайно послал своих сокольников в один из монастырей со странным поручением: собрать воду, которой монахи мыли ноги, и доставить ему во дворец. Оказывается, существовало поверье, что такая вода обладала целебными свойствами. Дело это было сомнительное с религиозной точки зрения, для православного государя тем паче. Кому довериться? Только сокольнику, само собой. Диковинным был и обряд
посвящения рядового сокольника в начальные. Он всегда происходил в
присутствии царя, в нем все было таинственно и символично. Реплики
действующих лиц были зашифрованы. Шифр немудреный: слоги в словах были
переставлены, либо из слов убирали несколько слогов, но постороннему
речь сия была непонятна. «Врели, горь, сотело?» – спрашивал
подсокольничий. «Сшай дар», – отвечал царь. В переводе это значило:
«Время ли, государь, совершать дело?» – «Совершай дар». Охотничья тайная
«феня» пришла из глубины веков. В древности имена зверей и птиц были
табуированы. Некоторые звери и птицы считались покровителями рода, и
поминать их имя всуе запрещалось, тем более охотиться на них. В других
случаях суеверные охотники полагали, что зверь каким-то необъяснимым
образом слышит, что на него будет охота. Вот и говорили иносказательно:
бирюк вместо волка, рыжая вместо лисы. А наш русский медведь и вовсе
потерял настоящее имя, закрепилось только охотничье прозвище «мед
ведающий». В сущности, и охотничье пожелание «ни пуха ни пера» означает
«чтоб тебе не добыть ни зверя, ни птицы». Странно, не правда ли? Но
именно так охотники старались не спугнуть удачу, поэтому желали успеха
шутливо, шиворот-навыворот. Дальше – больше, секретные слова составили
тайный охотничий язык. Его и применяли сокольники в особых случаях. Но царь не только жаловал, он и строго взыскивал. Не прощал ни отдельных промашек, ни вообще небрежного отношения к делу. Как-то раз Алексей Михайлович узнал, что сокольник Борис Бабин позавидовал одному царскому слуге, «что он по городу служит». Алексей Михайлович возмутился: «Погнушался нашему государеву сокольничьему чину!» И повелел бить Бориса батогами и вымарать его из списка сокольников. Бабин потом три недели за царем «волочился» – вымаливал прощение. Глава ордена простил Бабина лишь отчасти: назначил стременным к грузинскому царевичу, жившему при московском дворе. В этом назначении чувствуется издевка: не любы тебе соколы, так послужи на конюшне. Мало того, после этого случая Алексей Михайлович обратился ко всем сокольникам с «открытым письмом». С письмом, потому что шла война и царь находился фактически на передовой, но эта неприятная история не шла из головы. Государь писал «избранным сокольникам»: «Вспомяните, кто каков был и каков пришел, и каков ныне стал…» В другой раз несколько сокольников обиделись на то, что им задерживают жалованье, и написали Алексею Михайловичу челобитную. Царь опять-таки разгневался, да как! Сочинителю челобитной отсекли руку, некоторых зачинщиков секли кнутом, многих разогнали. Мораль: за такие деньги да за такой почет можно было и потерпеть, не корысти ради служите, но государю! У всякого ордена есть свой устав. И вот, под руководством царя Алексея Михайловича был разработан «Урядник сокольничьего пути» – устав соколиной охоты. Над ним работал, как говорится, «коллектив авторов», но иногда чувствуется рука магистра. Алексей Михайлович первым начал «чернить» рукописи, то есть исправлять, редактировать. Так ведь он же первым стал собственноручно подписывать указы; до него писцы и дьяки усердно копировали царственные факсимиле. Думается, именно Алексею Михайловичу принадлежат поистине поэтические строки в «Уряднике»: «Красносмотрителен и радостен высокова сокола полет». «Утешайтеся сею доброю потехою, да не одолеют вас кручины и печали всякия».
Жениться по любви
И обряды, и ролевая игра, и особая словесность сокольников напоминали яркий спектакль. Может быть, поэтому у царя возникла мысль устроить первый театр, как в Европах. До этих пор на Руси тешились только представлениями скоморохов, рассказами бахарей (сказителей), музыкой рожечников да гудошников, выступлениями песенников. Да еще раз в год на Москве и в крупных городах представляли религиозную мистерию «Пещное действо» (или «Три отрока в пещи огненной»). А ведь в Англии к тому времени пьесы Шекспира стали классикой, во Франции уже прославился Мольер. Русские послы, вернувшиеся из-за границы, рассказывали царю о тамошнем театре, как о чуде: «Объявилося море, колеблемо волнами, а в море рыбы, а на рыбах люди ездят, а вверху палаты небо, а на облаках сидят люди. Да спущался с неба сед человек в карете, да против его прекрасная девица, а аргамачки (т.е. кони) под каретами как есть живы, ногами подрягивают… И многие предивные молодцы и девицы выходят из занавеса и танцуют, и многие диковинки делали…» Алексею Михайловичу очень хотелось завести такое диво, но… До того ли было? Войны, бунты, противостояние с патриархом Никоном, начало раскола, восстание Стеньки Разина – правление Тишайшего было отнюдь не тихим. Может, оттого и просилась душа его в «высокова сокола полет», дабы не одолели «кручины и печали всякия»? Возможно, так и не создал бы царь первый русский театр, если бы не… любовь. В 1669 году скончалась царица Мария Милославская. Супруги жили мирно, однако в итоге – два хворых сына, Федор и Иван, да шесть дочерей. Почти два года вдовел Алексей Михайлович. Но жить холостяком православному государю не полагалось. А ему уже за сорок перевалило, по тем временам царь считался пожилым человеком. И он все медлил. По дороге в Сокольники царь частенько заезжал к боярину Артамону Матвееву, «собинному другу». Матвеев возглавлял Посольский приказ, сам бывал за границей. В его хоромах стояла европейская мебель, а не привычные лавки по стенам да сундуки по углам; отсчитывали время затейливые часы с боем, а не петухи во дворе; у него выступал настоящий оркестр из Немецкой слободы, велись неспешные беседы – словом, ассамблеи петровского образца. Однажды царь заехал к Матвееву запросто, и молодая девица по обычаю поднесла ему чарку. Прежде царь ее не видел. Она была красива и приветлива, девятнадцати лет от роду. Алексей Михайлович спросил, кем она приходится хозяину. Девушка отвечала любезно и складно: она родственница Матвеевых, из небогатого рода тарусских дворян Нарышкиных. В те времена богатые и знатные родственники иногда брали на попечение детей из скудных семейств, недорослей учили и определяли в службу, а для девиц подыскивали женихов. Алексей Михайлович весь вечер тайком поглядывал на девушку. А прощаясь с хозяином, спросил: есть ли жених у его воспитанницы? Матвеев сокрушенно вздохнул: кто ее возьмет, за ней приданого почти нет! Царь заметил: мол, есть еще люди, которые ценят не приданое, а девичью красу и другие достоинства. И через малое время Алексей Михайлович назначил всероссийские смотрины. Жениться по любви не может ни один король, поется в популярной песенке. Король не может. А вот царь в допетровской Руси очень даже мог. Взять хотя бы Ивана Грозного: не менее шести браков, и все по любви. С его стороны, по крайней мере. Выбор невест у царей был практически безграничным. В Москву на смотрины свозили и сто, и полтораста дворянских дочерей со всех уголков России. Почему так? Потому что Россия уже давно осталась единственной православной державой, все другие были под турками, а царь не мог взять иностранку другой веры. Иногда цари брали жен из «ближнего круга», но это вело к чрезмерному усилению боярских родов (пример – первый брак Алексея Михайловича). Правда, и всероссийский конкурс в конце-то концов поднимал родственников невесты «из грязи в князи». Так возвысились и сами Романовы, благодаря первой жене Ивана Грозного – Анастасии Романовне. И все-таки, согласитесь, царю приятнее выбирать из ста претенденток, чем жениться без всякой альтернативы, по политическим соображениям. И дворянству лестно: у нас каждая золушка может стать царицей! Впрочем, Алексей Михайлович назначил конкурс «Мисс царская невеста» скорее для прикрытия, чтобы соблюсти приличия. Так как невеста у него уже была на примете.
Конкурс невест
Итак, в Кремль прибыли семьдесят потенциальных царских невест из Новгорода, Рязани, Суздаля, Костромы и более дальних городов. Всех поселили в палатах теремного дворца, и только московские барышни жили дома, являлись на прием к царю в назначенный день. Царь принимал девиц группами, от двух до девятнадцати, беседовал с претендентками, не выказывая никому предпочтения. 1 февраля 1670 года в числе четырех претенденток с царем общалась и Наталья Нарышкина. Первый тур растянулся почти на полгода. Финалисток отправили на «верх», так назывался второй этаж терема – женская половина дворца. Была среди избранных, разумеется, и Наталья Кирилловна. Второй тур проходил еще более неспешно. Всех конкурсанток осмотрел царский лекарь Стефан – царская невеста должна была обладать крепким здоровьем, дабы принести царю наследников. На этом этапе слухи, сплетни и интриги усилились. За спиной финалисток стояли порой могущественные кланы, например князья Долгорукие. Про Наташу Нарышкину болтали, будто она в детстве бегала по городу в лаптях. Впрочем, была среди избранных и еще одна «золушка» – Авдотья Беляева, сирота, воспитанница женского монастыря. Она же, как оказалось, была главной соперницей Натальи Нарышкиной. Сама по себе девушка была тихоней, но вот ее дядя, Иван Шихарев, и бабка, старица Ираида, развили бурную закулисную деятельность. Поскольку Дуня была девушка субтильная и бледная (вот оно, монастырское воспитание!), Шихарев пробился к самому «дохтуру Стефану» и уговаривал его дать хорошее заключение о здоровье Дуняши. Лекарь отказывался: они, мол, для меня на одно лицо, все в длинных хламидах, щеки нарумянены, брови насурмлены – как узнать твою племянницу? Дядька придумал условный знак: как возьмешь ее за руку, она на твою перстом надавит, значит, это Дуня и есть… И вот 18 апреля все претендентки вновь предстали перед царем. Он приветствовал девушек, спросил, довольны ли они приемом. Финалистки отвечали, что, мол, премного довольны! А сами во все глаза следили за руками государя: согласно традиции, он должен был вручить избраннице шелковый платок. Однако Алексей Михайлович этого не сделал, ласково попрощался с девушками и отпустил по домам. Все были в крайнем
недоумении! Даже самые близкие, даже «собинный друг» Матвеев не знал,
что в списке избранных Алексей Михайлович уже поставил крестик против
имени Натальи Кирилловны Нарышкиной. Закогтил ясный сокол лебедь белую!
Тут пора бы честным пирком да за свадебку, как вдруг… Алексей Михайлович повелел провести строжайший розыск и найти клеветника. Подозревали многих, в первую очередь интригана Шихарева. Сличали почерки, объявили награду за выдачу злодея. Эта клевета так задела жениха, что он лично присутствовал на допросах. А ведь он не бывал даже на допросах Стеньки Разина, а тут… Вот ведь как проняло холостяка! Дело окончилось ничем. Виновные не были найдены. Но наиболее проницательные современники считали, что клеветники метили не в невесту, а скорее в ее благодетеля, Матвеева, завидовали ему, старались оттеснить от государя. Не вышло. Минуло девять месяцев, можно было ребенка выносить и родить. Рано утром 22 января 1671 года в дом Матвеева постучали царские посланцы. Хозяина и Наташу подняли с постели сонных. Девушку, ни слова не говоря, обрядили в златотканое платье, усыпанное драгоценностями, такое тяжелое и плотное, что она в нем еле двигалась. И повезли Наталью прямо под венец.
Театр одного зрителя
Прошло чуть больше года, и у царственных супругов родился сын Петруша, будущий царь Петр I. Алексей Михайлович не знал, как угодить жене, хотел ее развлечь, потешить. Тут и вспомнил про театр. Царь отправил своего посланца за границу с поручением найти мастеров, «которые умели б разные комедии строить», режиссеров то есть. А сам тем временем приказал возвести близ летнего дворца на Яузе особую «комедийную хоромину» с просторным залом. Стены были обиты дорогим сукном, невысокий подиум заменял сцену. Но в России и царь не всевластен в некоторых вопросах. Выпуская в свет небывалое зрелище, следовало заручиться одобрением церкви. Известно, каким гонениям подвергались скоморохи и прочие «игрецы». И все-таки разрешение было получено, при условии что представление будет религиозным по содержанию и по духу. Театр был почти готов, когда антрепренер вернулся ни с чем: нужных людей он не нашел, либо не сумел уговорить ехать в неведомую страну. Тогда царь обратился к Матвееву: уж он-то знал всех иностранцев в Москве. Матвеев вспомнил, что есть в Немецкой слободе пастор Иоганн Грегори, человек сведущий в науках и искусствах. Надо сказать, Грегори не обрадовался такому предложению, но оно звучало как приказ: «Учинити комедию, а на комедии действовати из Библии Книгу Есфирь». Грегори перевел на русский язык немецкую пьесу на этот сюжет под названием «Артаксерксово действо»; в Европе ее обычно играли в школах и университетах. Пастор набрал юношей-иностранцев из Немецкой слободы и русских недорослей из подьячих и слободских. Им предстояло играть не только мужские, но и женские роли. Только один взрослый исполнитель был привлечен на роль царя Артаксеркса. Пастор привлек к работе живописца, декораторов, портного для шитья «потешного платья», органиста с музыкантами, и работа закипела. Всего над спектаклем работали шестьдесят с лишним человек, сроки перед труппой были поставлены наикратчайшие. Грегори понимал, что спектакль ставится для одного зрителя – царя, и трепетал при одной мысли о провале. На самом деле спектакль был посвящен Наталье Кирилловне, и вот почему. В библейской «Книге Эсфири» рассказывалось о любви немолодого персидского царя Артаксеркса и еврейской девушки Эсфири. Царь решил жениться и выбрал не гордую персиянку, а скромную иудейку. Но придворный интриган Аман оклеветал перед царем всех евреев и хитростью добился царского приказа об их истреблении. Эсфирь отважно явилась к царю и открыла ему всю правду. Этим она спасла свой народ и разоблачила клеветника. Понятно, что Алексей Михайлович не случайно выбрал именно этот сюжет, видно, «воровские» письма до сих пор занозой сидели в сердце. Премьера состоялась 17 октября 1672 года. Придворным и знатным людям были разосланы приглашения: «Быть с Москвы нарошно к государю в село Преображенское». Наконец зрители заняли свои места. Присутствовала, конечно, царица Наталья Кирилловна, взрослые царевны и сестры царя, но все женщины сидели отдельно, за особой решеткой. И спектакль начался. Это был культурный шок! Десять часов кряду зрители напряженно следили за действием, не вставая с мест. Впервые русский зритель наблюдал не религиозную мистерию, а художественную иллюзию самой жизни, и эта великая иллюзия была столь нова и правдоподобна, что ее принимали за действительность! Прозрачные намеки на недавние события усиливали эффект присутствия, современники не сомневались: «В Мардохее (воспитатель Эсфири) примешан был Матвеев, Есфирь напоминала царицу Наталью Кирилловну. В Амане хотели узнавать кого-нибудь из Милославских». Потрясла публику и любовная линия. В сущности, любовь земная впервые была выражена в произведении светского искусства так откровенно. А некоторые реплики Артаксеркса звучали даже слишком эротично: «Аз ее желаю, ее, взирая, лобзати!» Спектакль окончился.
Русский зритель не знал аплодисментов. Все расходились молча,
потрясенные до глубины души. Грегори не знал, жив он или уже мертв. В «комедийной хоромине» были поставлены еще десять пьес: «Юдифь», «Жалостная комедия об Адаме и Еве», «Малая прохладная комедия об Иосифе» и другие, на религиозные и исторические сюжеты. Две из них сочинил для этой труппы поэт и философ Симеон Полоцкий. Кроме того, Алексей Михайлович с семьей и избранными гостями посмотрел даже балет «Орфей и Эвридика»! Он вызвал, правда, у благочестивого государя большие сомнения в смысле нравственности… Тем не менее о театре заговорили, многие хотели посмотреть невиданное представление. И по распоряжению Алексея Михайловича уже в самой Москве было устроено еще две сцены.
*** Память об этих ярких
событиях хранят Сокольники: улица Сокольническая Слободка, где был
соколиный двор; Сокольнические улицы, переулок, площадь; Полевые
переулки, где царь тешился соколиной охотой; Оленьи улицы и пруд.
Наконец, Колодезные улица и переулок – именно там был царский дворец, а
близ него колодец с ключевой водой; в народе его прозвали Святым
колодцем, а воду впоследствии возили в бочках даже за реку, в Новое
Преображенское. Сергей МАКЕЕВ "Совершенно секретно", No.3/30 http://www.sovsekretno.ru/articles/id/3476/
Свадебный обряд на Руси Век XVI ( Ханжонков, 1908 г.)
|
