Одна ночь и вся жизнь

Одна ночь и вся жизнь. Мария Спиридонова

Самое страшное ожидало ее впереди, в вагоне ночного поезда, направлявшегося в Тамбов. «Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Брежу, прощу воды. Воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…»

Начиная с того январского дореволюционного дня, когда она выстрелила в царского чиновника, и до 11 сентября 1941 года, когда ее расстреляет комендант Орловского областного управления наркомата внутренних дел, она проведет на свободе всего два года. Практически всю взрослую жизнь ей было суждено оставаться за решеткой. Менялись режимы, вожди и тюремщики, но власти предпочитала держать ее взаперти.

Невольно напрашивается вопрос: знай она наперед свою трагическую судьбу, взялась ли бы в тот январский день исполнить поручение тамбовских эсеров?

Страх бы ее точно не остановил. Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер предопределили ее жизненный путь. Ей не однажды предоставлялась возможность изменить судьбу, спастись, но она упрямо двигалась по раз и навсегда определенной в юности траектории, которую оборвала только пуля в затылок.

16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении большой охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский. Он исполнял особое поручение тамбовского губернатора – с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Он знал, что революционеры охотятся за ним. Вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Они окружали его со всех сторон, но не обратили внимания на юную девушку.

Гимназистка-семиклассница, дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской боевой дружины эсеров, она успела четыре раза выстрелить в Луженовского, прежде чем ее схватила охрана.

«Обалделая охрана опомнилась, - писала партийцам Спиридонова, - вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей», «руби», «стреляй!» Когда увидела сверкающие шашки, подумала, что пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но, оглушенная ударами, упала на платформу. Потом меня за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки…»

Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие: «Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они раздели меня и не велели топить мерзлую и без того камеру. Страшно ругаясь, избивали нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали: «Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?»

Самое страшное ожидало ее впереди, в вагоне ночного поезда, направлявшегося в Тамбов. «Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу, прощу воды. Воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают,

пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…»

Надругательство над Марией Спиридоновой вызвало такое возмущение, что эсеры решили наказать насильников. Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. Мерзавцев расстреляли.

Симпатии многих тюремщиков были на стороне Спиридоновой. Часовые, охранявшие камеру, тайком относили ее письма сестре. Та передавала их в газеты. О Спиридоновой узнала вся Россия. Накануне суда Мария писала:

«11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже веселое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения. Прощайте, дорогие друзья, желаю жить в счастливой, освобожденной вашими руками, руками рабочих и крестьян, стране. Крепко жму ваши руки».

На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия эсеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали.

«Я взялась за выполнение приговора, - объясняла судьям Спиридонова, - потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях по воле Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких «ласк», то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня от выполнения задуманного».

Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение, но заменили бессрочной каторгой. У нее открылось кровохарканье. Врачи составили заключение, что она нуждается в лечении, но ее все равно отправили на Нерчинскую каторгу.

Она провела на каторге 11 лет, ее освободила Февральская революция. И тут у нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности. Когда она выступала, в голосе звучали истерические нотки, но в те годы такой накал страстей казался естественным. В 1917-м Спиридонову даже называли самой популярной и влиятельной женщиной в России.

После Октября партия эсеров раскололась: правые эсеры выступили против захвата власти большевиками, левые поддержали Ленина, вошли в правительство, заняли важные посты в армии и ВЧК. Спиридонова стала вождем левых, Ленин дорожил союзом с левыми эсерами, которых поддерживало крестьянство. У них были крепкие позиции на местах. Но это сотрудничество постепенно сошло на нет, потому что эсеры все больше расходились с большевиками. Большевики не хотели раздавать землю крестьянам, учреждали в деревнях комитеты бедноты, откровенно грабившие зажиточных крестьян.

Окончательный раскол произошел из-за сепаратного мира с Германией. Брестский мир, с одной стороны, спас правительство большевиков, с другой – настроил против них полстраны. Спиридонова сначала была сторонницей немедленного мира с немцами, затем ее мнение изменилось. Левые эсеры провели съезд и потребовали расторжения Брестского договора, считая, что он душит мировую революцию.

Лев Троцкий возглавил Красную армию, которую еще предстояло создавать. Он лучше других знал, что военный конфликт смертельно опасен, и потребовал расстреливать всех, кто ведет враждебные действия на демаркационной линии с немцами: раз подписали мир, не надо их провоцировать.

Эсеры, призывавшие к войне до победного конца, приняли слова Троцкого на свой счет и начали действовать привычными методами. Руководителю московских эсеров, члену ЦК партии Анастасии Алексеевне Биценко поручили организовать громкий теракт. Крестьянская дочь, она сумела окончить гимназию. Как и Мария Спиридонова, вступила в боевую организацию эсеров. 6 июля 1918 года Анастасия Биценко передала сотрудникам ВЧК, эсерам Якову Блюмкину и Николаю Андрееву, бомбы. Имя изготовителя держалось в особом секрете - это был Яков Моисеевич Фишман, будущий начальник военно-химического управления Красной армии. Они с Биценко встретились утром в гостинице «Националь».

В два часа дня Блюмкин и Андреев на машине прибыли в германское посольство (Денежный пер., 5), предъявили мандат с подписью Дзержинского и печатью ВЧК, потребовав встречи с послом Мирбахом. Графу Вильгельму Мирбаху несколько раз угрожали, и появление в посольстве сотрудников ВЧК он воспринял как запоздалую реакцию советских властей. Посол принял чекистов в малой гостиной.

«Я беседовал с послом, смотрел ему в глаза, - рассказывал потом Блюмкин, - и говорил себе: я должен убить этого человека. В моем портфеле среди бумаг лежал браунинг. «Получите, - сказал я, - вот бумаги», - и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол...»

…Июльский мятеж эсеров 1918 года имел трагические последствия. Они были изгнаны из политики и из государственного аппарата и уже не имели возможности влиять на судьбы страны. Российское крестьянство лишилось своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров уничтожили.

Спиридонова взяла на себя ответственность за убийство германского посла. Характерно, что кляла она себя за непредусмотрительность, за недальновидность, за то, что поставила под удар партию, а вовсе не за то, что приказала убить невинного человека. А ведь была разница между ее выстрелом в советника Луженовского и убийством немецкого посла.

В любом случае казнь без приговора суда – преступление. Но царского чиновника, в которого стреляла она сама, многие справедливо называли палачом. Оправдывали ее теракт тем, что о правосудии в ту пору не могло быть и речи – чиновник исполнял высшую волю. Остановить его можно было только пулей... Но немецкий посол не совершал никаких преступлений! Его убили из политических соображений, и Спиридонова считала это справедливым. Она тоже была отравлена этим ядом. Придет время, и ее тоже убьют из соображений все той же политической целесообразности.

С каждым годом ее положение ухудшалось. Сначала Спиридонову выслали в Самарканд, оттуда вместе с мужем перевели в Башкирию, наконец, последний арест в феврале 1937 года. Тяжело больной женщине предъявили нелепое обвинение в подготовке терактов против руководителей советской Башкирии. Она содержалась в Орловской тюрьме, причем в неизмеримо худших условиях, чем в царских тюрьмах.

В ноябре 1937-го легендарная Мария Александровна Спиридонова написала большое письмо своим мучителям. Она писала, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В царское время она ощущала незримую поддержку народа. Та страшная ночь в поезде не прошла бесследно. Она не выносила не только прямого насилия над собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу.

Но в сталинские времена Марию Спиридонову сознательно унижали: «Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день. Обыскивали, когда шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня. Чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла...»

Жалобы были бесполезны. Никто не собирался их выслушивать. Она была врагом, подлежащим уничтожению. Марию Спиридонову убили осенью сорок первого. Немецкие войска наступали, Сталин не знал, какие города он сумеет удержать, и велел наркому внутренних дел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов» в тюрьмах.

6 сентября Берия представил вождю список. Сталин в тот же день подписал совершенно секретное постановление Государственного комитета обороны:

«Применить высшую меру наказания – расстрел к 170 заключенным, разновременно осужденным за террор, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда».

В Военной коллегии приговоры оформили за один день. Всех перечисленных Берией заочно признали виновными по статье 58-10, часть вторая, приговор – расстрел. 11 сентября 1941 года чекисты расстреляли 157 политзаключенных Орловского централа. Обреченных вызывали по одному. Запихивали в рот кляп и стреляли в затылок. Тела на грузовиках вывезли в Медведевский лес и закопали.

Среди них была Мария Спиридонова, ее муж Илья Майоров, разработавший эсеровский закон о земле, а также несколько десятков немцев-коммунистов и других политэмигрантов.

Мария Спиридонова потеряла в жизни все, включая свободу, поскольку выступала против сотрудничества с Германией, и, тем не менее, ее уничтожили под нелепым предлогом, что она может перейти к немцам!..

Спиридонова Мария 1926 г. Исторические хроники