Мода Журналы Открытки Музыка Опера Юмор Оперетта Балет Театр Цирк Голубой огонек
Гостевая книга Форум Помощь сайту Translate a Web Page
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
ГЕРДТ (Храпинович) Зиновий Ефимович
21.09.1916, Себеж, Псковская область - 18.11.1996, Москва
Народный артист СССР (1991)
Юность
В 15 лет, окончив фабрично-заводское училище Московского электрозавода имени Куйбышева, Гердт пришел работать на Метрострой слесарем-электриком. При заводском клубе был театр рабочей молодежи (ТРАМ). Прочитав объявление: "Приходите к нам в ТРАМ", Герд так и поступил, и это навсегда изменило его судьбу. В ТРАМе Герд играл в спектаклях "Женитьба Фигаро" и "Дальняя дорога". Продолжил артистическую деятельность Зиновий Гердт в театре кукол при Московском доме пионеров, куда он устроился актером в 1937 году.
Великая отечественная
Когда началась Великая отечественная война, Зиновий Гердт ушел добровольцем на фронт. Старший лейтенант саперной роты Гердт не вспоминал, что он артист, и даже не участвовал в самодеятельности. В феврале 1943 года под Белгородом он был тяжело ранен в ногу. Хромота осталась с ним на всю жизнь. О какой артистической деятельности могла идти речь?
Неподражаемый конферансье
Два года спустя, в 1945 году Зиновий Гердт вернулся в искусство. Он устроился в труппу Центрального театра кукол под руководством С. В. Образцова. За ширмой этого театра он проработал без малого сорок лет - до 1982 года. Чревовещатель при кукле, он подарил свой голос множеству
персонажей, но наиболее знаменит самовлюбленный конферансье из
"Необыкновенного концерта". Без преувеличения Гердт завоевал в
этой роли мировое признание. В каждой стране он умудрялся вести
партию конферансье на местном языке (а то и диалекте), и был
столь убедителен, что простодушные зрители - и в Америке, и в
Японии, и повсюду - свято верили, что актеру их язык известен в
тонкостях. Однако имели дело с виртуозным звукоподражанием: этим
искусством Гердт владеет в совершенстве. Зиновий Гердт успешно работал на радио и телевидении, был первым ведущим "Кинопанорамы", вел ряд популярных телепередач.
Долгий путь в кино
В кинематограф Зиновий Гердт вошел как актер дубляжа, закадрового текста, долгое время оставаясь "за ширмой" подобно кукольнику. Голосом Гердта говорили звезды зарубежного экрана: Тото ("Полицейские и воры" 1951), Де Сика, Ричард Харрис, Питер О'Тул, а также Юрий Ярвет в роли короля Лира. В знаменитом фильме "Фанфан-Тюльпан" (1952) он говорил за автора. Иногда Зиновий Гердт появлялся в фильмах в эпизодических ролях - в киноповести "Человек с планеты Земля" (первая эпизодическая роль актера), комедии "Семь нянек" (в роли Шамского), сказке "Город мастеров" (в роли художника).
Признание
В фильмы "Фокусник" (1967) и "Золотой теленок" (1968) Зиновий Гердт тоже приглашался на эпизодические роли, но режиссеры увидели в актере больший потенциал. В итоге он сыграл главные роли в этих фильмах, совершенно контрастные характеры - скромника-иллюзиониста Кукушкина, чье счастье состоит в том, чтобы доставлять его другим, и бесподобного наглеца и прохиндея Михаила Самуэльевича Паниковского, человека без паспорта, но в соломенном канотье и манишке. Впрочем, не был его Паниковский просто презренным гусекрадом, а был жуликом-поэтом и славным чудаком.
Роли фокусника Кукушкина и жулика Паниковского определили его актерское будущее. Гердт в каждый кинообраз вносил свой, порой отличный от первозданного, смысл, не прибегал к одной краске в изображении характера. В этом сказывалась не только его тяга к драматургии (им написано несколько пьес), но и высокий интеллект, неординарная одаренность. Зиновий Гердт сыграл в кино более ста ролей, среди которых: Карл Сигизмундович из школьного фильма "Розыгрыш", кладбищенский сторож из музыкальной комедии "Трое в лодке не считая собаки", человек в клетчатом пальто из комедии "Вас вызывает Таймыр" и сразу три роли в детском музыкальном фильме "Автомобиль, скрипка и собака Клякса". Влюбленные в актера режиссеры порой специально сочиняли для Гердта хотя бы эпизод. Далеко не все роли были достойны этого великого актера, но то, что он со своей библейской печалью во взгляде облагораживал каждую из них, сомнения нет. И то, что он дважды сыграл бабелевского Арье-Лейба из синагоги извозопромышленников - в фильмах "Искусство жить в Одессе" и "Биндюжник и король", кажется само собой разумеющимся. Кому же, как не ему этот герой по возможностям и по чину? В актерском мире Зиновий Гердт стал тем самым природным явлением, про которое говорят: "Нарушает все законы физики". Открывший Гердта для большого кино в фильме "Фокусник" режиссер Петр Тодоровский вспоминает одно из последних интервью артиста, когда он уже сильно болел, и казалось, что съемочная группа приехала напрасно: "Когда сказали "Мотор!", в нем проснулся артист, болезнь ушла, он преобразился, стал говорить в камеру". Он вообще очень радовался, если рядом с ним оказывались профессионалы. Однажды он сказал: "Уметь любить чужой талант - это тоже талант". И еще: "Знаешь, что раздражает? Так как я стар, люди меня внимательно слушают, потому что считают очень умным. А на самом деле это не так. Посмотри на меня и крепко запомни: умные люди выглядят как раз наоборот".
Семья
Жена Зиновия Ефимовича - Татьяна Александровна Правдина - не имеет отношения к артистической среде. Она - переводчик с арабского языка. С Гердтом они познакомились, когда ей предложили работу переводчика во время гастролей театра Образцова в Египет, Сирию и Ливан. Татьяна Александровна вспоминает, что при приеме на работу ей было поставлено одно условие: ее рост не должен превышать 160 см. Вначале она не могла понять, какое отношение это имеет к ее профессиональным качествам, но потом выяснилось, что во время синхронного перевода она не должна подавлять своей массой выступающего на сцене. Когда Татьяну представили Зиновию Ефимовичу, он почему-то поинтересовался, есть ли у нее дети. А узнав, что у нее есть двухлетняя дочь, очень обрадовался и сказал: "Подходит" (в скором времени этот ребенок стал для него самым родным человеком на свете). Их роман начался в салоне самолета, а сразу после гастролей они поженились. Судьба отвела им 36 лет счастливой жизни… Дочь Екатерина стала кинорежиссером. Первым ее мужем был кинорежиссер Валерий Фокин. От него у Екатерины сын Орест. Второй муж - Денис Евстигнеев.
Навсегда в памяти
Зиновий Гердт не был избалован славой и звездностью. Он, конечно, состоялся, но у него самого всегда было ощущение, что он не тот за которого слывет. Актер всегда был недоволен своей игрой. Когда ждали, что он придет и всех насмешит, Гердт вдруг читал пронзительные стихи Пастернака. Его отстраняли от ведения "Кинопанорамы" за непозволительные тогда на телевидении "я думаю" и "я считаю", а он размышлял над природой Чуриковой и Чаплина. Он заслужил своей жизнью, своей работой всенародную любовь. Причем любили его не как актера или ведущего, а именно как человека. Причина, видимо в том, что Зиновий Ефимович больше любой из своих ролей и всей их суммы. К Зиновию Гердту тянулись самые различные люди, с ним хотели общаться, дружить, его слушали. В последние десятилетия жизни он стал нравственным ориентиром нескольких поколений кинематографистов и зрителей. Зиновий Гердт умер 18 ноября 1996 года, оставив нам неразгаданную загадку своего таланта, благодаря которому он мог превратить даже маленькую роль в страницу большого кино. В Киеве на пересечении Прорезной и Крещатика стоит памятник Паниковскому, прообразом памятника послужил Зиновий Гердт.
Использованные материалы:
Написал сценарии к фильмам:
Написал тексты песен к фильмам:
Необыкновенный концерт
60-летие знаменитого спектакля Сергея Образцова "Необыкновенный концерт" отмечают сегодня почитатели таланта выдающегося режиссера и актера. Эта постановка - остроумная сатирическая пародия на эстрадный концерт, которая впервые увидела свет весной 1946 года. Спектакль имел огромный успех у зрителей, но не был одобрен "чиновниками от искусства". Спектакль был запрещен, но возродился после того, как Образцов изменил его первоначальное название. При этом ему удалось сохранить неизменной всю программу, в том числе блестящие реплики конферансье - актера Зиновия Гердта. "Необыкновенный концерт" стал визитной карточкой созданного Образцовым Центрального театра кукол. Спектакль был показан в разных странах мира в общей сложности девять тысяч раз и за свое долголетие внесен в Книгу рекордов Гиннеса. Конферансье, в этой роли выступали разные актеры, неизменно говорил на родном языке зрителей той страны, где гастролировал театр. "Словом, "Необыкновенный концерт" - это постановка на все времена. Она интересна для всех зрителей, ибо халтура и эстрадные штампы неискоренимы", - утверждал Сергей Образцов. ( ЦТ-1972 год)
Актерские байки
БЕЗ РУЛЯ
Однажды Зиновий Ефимович Гердт выпил в гостях. То есть выпил не однажды, но однажды он выпил и возвращался домой на машине. С женой. Так гласит легенда, что с женой он возвращался на машине якобы домой. Причем машина была японская с правым рулем. Это сейчас их полно, а тогда это была чуть не первая в Москве с правым рулем, их толком еще и гаишники не видали. И вот как раз их почему-то останавливает гаишник. Видимо, ему понравилась траектория движения машины. Останавливает и столбенеет, потому что за рулем сидит Зяма, но руля нет! И Зяма, видя это дикое изумление, со своей вкуснейшей коньячной интонацией говорит: -- Да это херня. Когда я выпью, я всегда отдаю руль жене... Если бы это сказал кто-нибудь другой, он бы вошел не в эпос, а в другое место.
БЕСКОРЫСТНАЯ ПОМОЩЬ
Советский дипломат помог с деньгами одной итальянке, очень желавшей посмотреть Советский Союз. Дипломат рассказал об этом Гердту. На что Зиновий Ефимович заметил: - Вы поступили очень хорошо. Но плохо сделали, что рассказали об этом мне.
ТИГР
Зиновий ГЕРДТ:
Я В ПАРК
Когда тариф на такси увеличился с 10 копеек на 20 копеек все москвичи "забастовали" и несколько дней такси стояли свободными. Мимо вереницы такси идёт Зиновий ГЕРДТ. Таксист кричит ему: -
Хозяин, поехали. - Нет, нет. Я в парк. БОЛЬШОЕ СПАСИБО
Как-то на съемках фильма Ролана Быкова «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» в Паланге Зиновий Гердт пригласил практикантку Аллу Сурикову в ресторан. Пришли, а их не пускают — Гердт в своем кожаном пиджаке не вписывался в понятия швейцара о приличной одежде! Швейцар требовал обычный, суконный. Зиновий Ефимович заметил: «В Лондоне пускали, в Париже пускали, даже в Буэнос - Айресе пускали. Почему у вас не пускают?» Против Парижа возразить было нечего. Зато потом два часа Гердт со своей спутницей сидели за пустым столиком, и официант делал вид , что их не замечает. Наконец снизошел: «Что вы хотите?» Гердт ему ответил: « Спасибо вам большое, что вы не ударили меня, не послали на три буквы, не откусили ухо. За это я вам чрезвычайно благодарен!»
УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Замечательный артист Зиновий Гердт рассказывал такую историю: — Дело происходило в тридцатые годы, в период звездной славы Всеволода Мейерхольда. Великий гениальный режиссер, гениальность которого уже не нуждается ни в каких доказательствах, и я, маленький человек, безвестный пока актер. В фойе театра однажды появилась дама. В роскошной шубе, высокого роста, настоящая русская красавица. А я, честно сказать, и в молодости был довольно низкоросл... А тут, представьте себе, влюбился. Она и еще раз пришла в театр, и еще, и наконец я решился с ней познакомиться. Раз и два подходил я к ней, но она — ноль внимания, фунт презрения... Я понял, что нужно чем-то ее поразить, а потому, встретив Мейерхольда, попросил его об одной штуке — чтобы он на виду у этой красавицы как-нибудь возвысил меня. Режиссер согласился, и мы проделали такую вещь — я нарочно встал в фойе возле этой дамы, а Мейерхольд, проходя мимо нас, вдруг остановился и, бросившись ко мне, с мольбой в голосе воскликнул: «Голубчик мой! Ну что же вы не приходите на мои репетиции? Я без ваших советов решительно не могу работать! Что же вы меня, голубчик, губите?!.» «Ладно, ладно, — сказал я высокомерно. — Как-нибудь загляну...» И знаете, что самое смешное в этой истории? Эта корова
совершенно никак не отреагировала на нашу великолепную
игру, спокойно надела свою шубу и ушла из театра. Больше
я ее не встречал.
Зиновий Гердт. К 95 летию. Браво, артист!..
Зиновий Гердт был не только замечательным актером, но для многих - воплощением чести и достоинства, мудрости и остроумия, истинно мужской привлекательности. Как мог уроженец местечка, по образованию слесарь-монтажник, из-за тяжелого фронтового ранения укрывшийся за ширмой кукольника, не обладавший "звездной" внешностью, достичь артистической славы и стать предметом всеобщей, поистине всенародной любви? Об этом рассказывают люди разных поколений и профессий, бывшие с Гердтом на протяжении многих лет. А представит их читателю жена и друг З.Е. Гердта - Татьяна Александровна Правдина.
Об исае кузнецове О Львовских О Давиде Самойлове
О Михаиле Швейцере О Константине Райкине
О Галине Шерговой О Роберте Ляпидевском
О Лидии Лебединской Об Эдуарде Скворцове
О Петре Тодоровском Об Эльдаре Рязанове Об Эдуарде Успенском
О Валерии Фокине Об Александре Володине
Об Александре Ширвиндте
О Булате Окуджаве О Генадии Трундове О Валентине Гафте О Юлии Киме О Григории Горине О Борисе Чичибабине О Михаиле Ульянове О Людмиле Гурченко О Викторе Некрасове О Никитиных Об Аркадии Арканове О Ефиме Махаринском О Саре Погреб О Викторе Шендеровиче
О Евгении Миронове О Матвее Гейзере
Матвей Гейзер
Какие наши годы! (продолжение)
Одна из встреч с Зиновием Ефимовичем состоялась у меня 7 мая 1994 года на приеме по случаю Дня независимости Израиля. В этот вечер мне повезло - я беседовал с Гердтом дольше обычного. Попросил разрешения брать у него интервью "в рассрочку" - по пять минут в течение многих лет. "Вы самый неназойливый журналист из тех, кого я знаю", - пошутил Зиновий Ефимович. Разговор был посвящен его детским годам. Родился он в бедной еврейской семье. Фамилия его в детстве была Храпинович. Отца звали Эфроим. "Я не раз вспоминал его, когда играл Арье-Лейба в фильме "Биндюжник и Король". Не подумайте, что отец мой чем-то был похож на Арье-Лейба, вовсе нет. Мой отец был человеком небогатым, но уважаемым всеми. Когда и как я стал Гердтом? Именно с того времени, как пришел на сцену. Не мог же я оставаться Храпиновичем". И еще на этой "пятиминутке" рассказал мне Зиновий Ефимович о том, что в Себеже до революции и некоторое время после нее существовала еврейская гимназия, но его родной язык - русский. Погромов не помнит. Рано уехал из дому... Часто вспоминал красоты вокруг Себежа - дивные озера, леса. Вместе с Татьяной Александровной они не раз туда ездили. "Жизнь прожил, а красоты такой больше нигде не встречал..." - с грустью произнес Зиновий Ефимович. * * * Зимой 1995 года в Доме актера в Калошином переулке происходила презентация коллективного российско-израильского сборника "Гостевая виза (29 взглядов на Израиль)". В числе авторов сборника были Нонна Мордюкова, Борис Чичибабин, Евгений Леонов, Лев Разгон, Лидия Либединская, Марк Захаров, Александр Иванов, Борис Жутовский, Зиновий Гердт. В тот вечер наша "пятиминутка" получилась особенно длинной. Среди прочего Зиновий Ефимович говорил: "Вы знаете, я до конца так и не понимаю слово "национальность". Мне кажется, что слово "одессит" отражает скорее национальность, чем понятие этнографическое. Я не раз бывал в Одессе и обратил внимание, что люди различных национальностей, живущие в этом городе, очень схожи между собой. И дело не только в особом одесском жаргоне и дикции, а в восприятии жизни и отношении к ней. Роман "Двенадцать стульев" написали русский Катаев и еврей Файнзильберг. Точнее же, эта книга рождена двумя одесситами. И вообще, если человек слишком углубляется в национальный вопрос, недолог путь к национализму. Помню, не раз говорил мне покойный Дезик (Давид Самойлов. - М. Г.): "Национализм возникает у людей, потерявших не только уверенность в себе, но и уважение к себе. Национализм не только не синоним слову патриотизм, но скорее антоним". Я по-настоящему люблю Россию, и любовь моя к России - это прекрасная и, как сказано у поэта, "высокая болезнь". Я побывал во многих странах, это были интересные и замечательные путешествия, встречи. Из последних мне больше всего запомнилась поездка в Израиль. Наверное, потому, что сыграл там несколько раз в Тель-Авиве на сцене театра "Гешер" бабелевского Илью Исааковича. А может быть, еще и потому, что гидом моим был неподражаемый Гарик Губерман. И, наверное, более всего поездка в Израиль запомнилась встречами со старыми друзьями. Поверьте, расставаясь с ними в конце шестидесятых - начале семидесятых, я и не верил в возможность новых встреч. И все же даже в Израиле, этой удивительной стране, я скучал по России. Это - необъясимо, пожалуй, даже интимно". И тут Зиновий Ефимович вспомнил о своей давнишней знакомой поэтессе Саре Погреб и прочел ее стихотворение, из которого я по памяти воспроизведу следующие строки:
И смотрит вниз сквозь сумрак голубой
"Я люблю Сару Погреб, - продолжил Зиновий Ефимович, - поэт она настоящий и поняла, в чем суть, уж во всяком случае - не в национальности. А внешность, черты лица - неужто по этому судить о национальной принадлежности того или иного человека?" Стоявшая рядом Лидия Борисовна Либединская со свойственным ей юмором заметила: "Если уж судить о национальной принадлежности по внешности, то ни в Пушкине, ни в Лермонтове нет и оттенка славянской внешности. А Гоголь? Разве он похож на типичного русского? А есть ли более русский писатель, чем Николай Васильевич? О его отношении к евреям говорить не буду, но если уж о внешности - она далека от русской". Вся наша компания - кроме упомянутых, были Борис Жутовский, Юрий Рост, Александр Иванов - расхохоталась, а Зиновий Ефимович, задрав голову, глядел на Иванова и обращался к окружающим: "Посмотрите, вот Саша Иванов, и по происхождению, и по языку - русский человек и истинно русский поэт. А многие его принимают за еврея: длинный нос, печальные глаза, насмешливый взгляд... А уж за мастерство и умение съехидничать, высмеять - его начисто причислили к евреям, как будто ирония, насмешливость, юмор свойственны только евреям". Тут в разговор "вмешался" сам Александр Иванов: "И все же иронизировать над собой, сочинять анекдоты о себе, смеяться во спасение свойственно евреям больше, чем другим народам". Мы с Лидией Борисовной закурили, я предложил сигарету и Зиновию Ефимовичу, он отказался: "Уже накурился, больше шестидесяти лет курил очень много, недавно бросил. Разумеется, инициатива исходила не от меня". Он знал о своей тяжелой болезни, но жил так, словно ничего этого нет, и даже юмор остался прежним. И интеллигентность - тоже. * * *
И еще об одной встрече с Зиновием Ефимовичем. В мэрии Москвы проводилось совещание по подготовке к 50-летию Победы над фашистской Германией. Участниками совещания были крупные чины, военные и гражданские. Собралась вся театральная элита Москвы: Элина Быстрицкая и Сергей Юрский, Марк Захаров и Марлен Хуциев... Где-то между Владимиром Этушем и Григорием Баклановым скромно приютился Зиновий Ефимович Гердт. Все были активны и взволнованны, предлагали различные мероприятия к предстоящему празднику, в большинстве своем интересные. Зиновий Ефимович скромно и даже как-то застенчиво молчал, а когда "дебаты" уже подходили к завершению, неожиданно попросил слова. Я, к сожалению, не записал эту короткую, но блистательную речь. Не удалось мне найти и протокола этого заседания. Но попытаюсь пересказать ее. Гердт говорил, что волнение в преддверии такого праздника и столь активное участие в его подготовке московской интеллигенции вполне естественно, иначе быть не могло. Но его, Гердта, сегодня волнует другое: готовясь к празднику Победы над немецким фашизмом, мы как будто не замечаем (может быть, проще не замечать, чем противодействовать?), как гуляет фашизм по Москве (Гердт повернул голову в сторону сидевших во главе стола высоких начальников, военных и гражданских). Он напомнил о недавних выступлениях на телевидении Эдуарда Лимонова и иже с ним, о распространяемой платно и бесплатно в переходах Москвы литературе фашистского толка. Последние слова воспроизвожу уже по записи: "Простите меня за то, что моя реплика не совпадает с целью сегодняшнего уважаемого совещания, но я не мог сегодня не сказать об этом - всё это волнует меня не меньше, чем память о войне, участником которой я был. Еще раз извините, господа", - с грустной улыбкой закончил свое выступление Зиновий Ефимович. В зале буквально замерли, а через несколько секунд раздались аплодисменты, которые, конечно же, не входили в ритуал подобных заседаний. В тот день он выглядел довольно неплохо. Это была моя последняя встреча с Зиновием Ефимовичем. Впрочем, не совсем так - еще одна беседа с ним состоялась у меня по телефону незадолго до Дня Победы. В одной из газет меня попросили подготовить материал под условным названием "День последний - день первый". Я должен был собрать воспоминания знакомых мне писателей, поэтов, художников, актеров о том, каким запомнился им день 9 мая 1945 года. Материал этот я так и не сделал, но своими воспоминаниями об этом дне со мной поделились художник Борис Ефимов, журналист Давид Ортенберг, беседовал я с Лидией Борисовной Либединской, Ириной Ильиничной Эренбург. Решил поговорить и с Зиновием Ефимовичем. Я знал, что здоровье его в ту пору было неудовлетворительным. Позвонив Татьяне Александровне, очень осторожно поинтересовался, нельзя ли напроситься к Зиновию Ефимовичу на встречу. Она попросила меня позвонить вечером, к тому времени будет ясно, можно ли будет соединить меня с Зиновием Ефимовичем. Я позвонил после восьми, он подошел к телефону, голос его был бодрым, можно сказать, оптимистичным. Выяснилось, что на заданную мне тему он уже беседовал с корреспондентом какой-то из газет и ничего нового мне сказать не сможет, да и не так это интересно. Неожиданно Зиновий Ефимович спросил меня, давно ли я читал (или перечитывал) "Казаков" Толстого. "Давно", - ответил я. И вдруг, не знаю уж, по памяти или из книги, Гердт начал читать мне отрывки из этой повести. В голосе его не чувствовалось никакой усталости, болезни - тем более. Но было мне как-то не по себе, что больной, пожилой актер столь усердно дарит свое искусство единственному слушателю да еще по телефону. Несколько раз он прерывал свое чтение словами: "Послушайте, как написано! Это Библия! Так писать мог только истинный пророк". Не помню, сколько времени длилось чтение, после какого-то отрывка Зиновий Ефимович произнес свою, ставшую частой в наших разговорах фразу: "Обязательно свидимся. Какие наши годы!", попрощался со мной, и я уже не помню, успел ли я попрощаться с ним. А может, и лучше, если не попрощался. |