26 октября 1941 года фашисты устроили в Минске первую публичную казнь. Из тюрьмы вывели 10 человек, приговоренных за связь с партизанами. Среди убитых подпольщиков была Мария Брускина, которая перед войной только-только закончила школу. Она по заданию подполья устроилась работать в лазарет, и помогала раненым советским солдатам бежать к партизанам, изготавливала фальшивые немецкие документы, используя фотоаппарат, за хранение которого фашисты приговаривали к смертной казни. Девушку арестовали по доносу, и перед казнью провели по улицам города с фанерным щитом на шее, на котором была надпись на немецком и русском «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам».

В минском музее Великой отечественной войны хранятся 30 фотографий с той страшной казни. Фашисты хладнокровно снимали весь процесс убийства. Эти фотокарточки были свидетелями обвинения на Нюрнбергском процессе. Их предъявил миру Михаил Ромм в фильме «Обыкновенный фашизм», они вошли во все многотомные издания о войне. Белорусские документалисты тоже обращались к фотографиям, в 1967 году Виталий Четвериков снял про запечатленных на них людей фильм «Казнен в сорок первом».

Однако Нюрнбергский трибунал, признав преступными такие организации, как служба безопасности СС и нацистская партия, решил, что нельзя наказывать солдат, выполнявших чужие приказы, и вермахт оказался обеленным – многие годы немцы верили, что пока эсэсовцы уничтожали евреев и жгли деревни, солдаты вермахта честно и благородно воевали с равными себе солдатами противника и погибли в бою, не марая руки кровью мирных жителей.

Однако в 1997 году этот миф был развенчан – гамбургский институт социологических исследований организовал передвижную выставку «Преступления вермахта», в которую было включены около тысячи фотографий, запечатлевших казни и пытки советских людей, в том числе и снимки из минского музея. Эта выставка вызвала огромный интерес, все хотели своими глазами увидеть, как все происходило на самом деле. Только за первые три дня экспозицию посетили 100 тысяч человек.

Аннегрит Айхьхорн

Когда одной из посетительниц стало дурно и она потеряла сознание, этому никто не удивился – в выставочном зале было много народу, душно, немудрено, что женщине в возрасте не хватило кислорода. Однако на самом деле 60-летняя популярная журналистка Аннегрит Айхьхорн упала от потрясения – на одной из фотографий она увидела своего отца, набрасывающего петлю на шею подпольщице Маше Брускиной, а ведь всю свою жизнь эта женщина считала своего отца обычным честным солдатом, который до войны трудился журналистом, и по стопам которого она сама пришла в профессию.

Через несколько дней Аннегрит дала интервью своей подруге, которое под заголовком «Мой отец, военный преступник» вышло в ежедневной газете «Зюддойче цайтунг». Не все в обществе однозначно восприняли эмоциональные откровения дочери, на нее набросились с обвинениями друзья, знакомые и даже родственники. Аннегрит и без того нелегко было пережить случайное открытие, а эти нападки довершили дело, и, в конце концов, журналистка не выдержала внутренних противоречий и обвинений общества и покончила с собой.

Но белорусский режиссер-документалист Анатолий Алай провел собственное расследование, и утверждает, что немка погибла зря – женщина обозналась, и ее отец, Карл Шайдеманн, это не тот человек, который вешал подпольщиков:

- Меня очень впечатлила история немецкой журналистки, и я начал проводить собственное расследование. Насторожил тот факт, что Карл Шайдеманн запечатлен только на одной фотографии. Через год работы, поездок и встреч с людьми я собрал 11 папок с письмами, архивными материалами, интервью, и выяснил, что Карл Шайдеманн не вешал Машу Брускину. Палачом выступил другой офицер, по моим предположениям - литовец, личность которого мне еще предстоит установить. Об этой истории я снял фильм «Бумеранг», и сейчас готовлю его вторую часть, потому что удалось выяснить, что Шайдеманн во время войны вел дневник, который уцелел, и сейчас хранится у его внучек. Надеюсь, они мне разрешат с ним ознакомиться.

Да, я понимаю, что тема скользкая – я словно оправдываю человека, который, возможно, и совершал зверства, не менее ужасные, чем то, что зафиксировано на роковой фотографии. Но я верю в то, что нельзя судить всех огулом, и установление достоверных исторических фактов прежде всего важно для создания полной картины происходящего во время войны. И делаю я это все в память о моем отце, Иване Алае, который погиб во время войны, и следы которого я до сих пор надеюсь отыскать.

А судьба Маши Брускиной даже после ее гибели была несправедлива к смелой подпольщице. На волне советского антисемитизма память Маши, которая была еврейкой, племянницей знаменитого белорусского скульптора Заира Азгура, долгие годы никак не увековечивали в Беларуси. Все запросы историков и краеведов терялись в бюрократических коридорах, в то время, как в Минске давно уже были улицы, названные в честь Машиных соратников, погибших вместе с ней – Кирилла Труса и Ольги Щербацевич. Решив не ждать милостей от белорусских властей, в честь Маши Брускиной назвали улицу в Иерусалиме. И только в 2009 году у проходной минского дрожжевого комбината, на месте казни Маши и ее товарищей, был установлен памятный знак, где упоминается и ее фамилия.

 

 

Минск Фото из минского Музея Великой отечественной войны