ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦА

 

В аллее Остафьевского парка, вместе с А.С.Пушкиным

Страсть к путешествиям у меня родилась с детства, когда мы с родителями в летнее время, отправлялись в малые и большие путешествия. Малые -это пригороды Ленинграда, Карельский перешеек, окрестности Луги, Пскова, Новгорода, большие – это поездки на Волгу по старым древним русским городам, на Украину, водные путешествия по Днепру, на старых, еще колесных пароходах, останавливающихся на каждой пристани по несколько часов. Мы спокойно за это время могли осмотреть город, побывать в местном музее, познакомиться с замечательными людьми, вдоволь понырять с пристани, даже успеть половить рыбу. Повзрослев, я стала совершать путешествия с друзьями, потом с дочерью.

каменное кресло на горе Макса Волошина

Незабываемые поездки в Крым: Феодосия, Коктебель, бухта Сердоликовая, где мы жили в палатках, Карадаг, с его суровой красотой, Дом поэта, который стал для нас Откровением. Путешествия на Соловки, Архангельск, Холмогоры, по Северной Двине, Вологда, Великий Устюг, Волга, дивный, насквозь пронизанный поэзией Плес, Кострома, Ярославль, Рыбинск… – всего просто невозможно перебрать в памяти... Мы никогда не ездили с толпами туристов, всегда в одиночку. Зимой намечали маршрут, читали все, что можно было о тех местах, в которые мы собирались поехать. И всегда было странное чувство, попадая в эти незнакомые места все, казалось нам узнаваемым и близким.
Сколько на своем веку я встретила замечательных, талантливых, прекрасных и светлых людей

, не только в Петербурге, а по всем городам и весям России, где мне довелось бывать – не счесть. Артистов и художников, музейных и научных работников, музыкантов и преподавателей, просто обыкновенных, открытых людей, принимавших нас незнакомых, как родных.
1961 год. Я впервые в Крыму. Севастополь с его Графской пристанью, Малаховым курганом, памятником погибших кораблей, его просторы площадей, приветливость горожан, п

В доме-музее В.Д.Поленово на Оке.

оразивший нас Херсонес, куда мы ездили на троллейбусе, изобилие фруктов, бирюзовое море, из вод которого не в силах было выйти, где по вечерам, сидя на берегу можно было наблюдать игру дельфинов. Переезд в Ялту через Байдарские ворота, поход на водопад Учан-Су, дачу Чехова, Грот Шаляпина. Симферополь пыльный и показавшийся каким-то скучным по сравнению с другими городами Крыма, шумная разноликая Феодосия, с ее потрясающей картинной галереей – все это осталось у меня в памяти и все это встает передо мной, непрерывной текущей лентой фильма. И, перебирая в памяти «кадры этого фильма», удивляюсь тому, что я была участником всех этих событий. Но больше всех мне запомнился Коктебель, тогда его называли Планерское. Мы с друзьями жили в палатках в

Коктебель

 Сердоликовой бухте. Дни были напоены солнцем, морем, прогулками в горы. Однажды, встав рано поутру, до жары отправились гулять по горам и вдруг набрели на могилу на высоком холме, откуда открывается вид на коктебельскую бухту и бескрайнее море. На могиле не было креста, только сухая полынь, белые камни, рассыпанные на могиле. Тогда не было никакого гранитного памятника, как сейчас, но почему-то было ясно, что эта могила по какому-то непонятному, для нас праву находится здесь, и она неотделима от истории Коктебеля. Спустившись вниз, в поселок, стали расспрашивать о ней местных жителей. Они смотрели на нас с недоумением, удивляясь нашему невежеству. Они –то и указали нам дорогу к Дому Поэта. Подойдя к Дому, мы увидели женщину, которая что-то делала в палисаднике. Лицо ее было загорелым и обветренным морским ветром. Она пригласила нас в Дом. Мы вошли, и испытали – до сих пор трудно подобрать слова, что мы испытали на самом деле. Наверно самым подходящим словом нашего состояния был удар, как от бикфордова шнура! Было такое ощущение, что я реально перенеслась на три тысячи лет назад, на берега Греции. Я воочию слышала голоса людей, заклинание египетской царицы Таиах, мудрые наставления самого Зевса- живого воплощения в образе Макса Волошина, видела его фотографии с друзьями, постоянных гостей Поэта, имена которых мне ни о чем в то время не говорили… Перед нами был совсем неведомый мир, какой-то неизвестной нам Галактики. Мария Степановна, вдова Макса Волошина, была очень простым, милым и искренним человеком. Она открыла для всех нас не только свой дом. Она подарила мир не только поэзии Макса, но и Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Николая Гумилева, всей культуры Серебряного века. Возвратившись в августе в Ленинград, я тут же помчалась в библиотеку, хотела немедленно перечитать все то, что читала нам Мария Степановна в Коктебеле.

В имении Волконских в Суханово под Москвой

И помню лицо библиотекарши, которая смотрела на меня так, будто я попросила ее достать с неба звезду. Когда она пришла в себя, то недоуменно спросила, разглядывая меня, будто видела впервые: « А откуда ты знаешь эти имена?». Я рассказала о своей поездке в Коктебель, о знакомстве Марией Степановной. Она слушала с большим интересом, потом грустно сказала: «Деточка, не трать понапрасну время, ты не найдешь таких книг ни в одной

музей набокова в Рождествено. Вот на лугу шоссе, дом колоннами, Оредежь...

 библиотеке, -и добавила, - может и придет время, когда сможешь свободно почитать стихи Волошина». Больше она ничего не произнесла. Я недоумевала. Что же эта за страна, которая вычеркнула имя такого Поэта, как Волошин?…
На всю жизнь запомнила строчки, которые услышала в том, далеком 1961 году:

Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом открыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленых известкой,
Вздыхает ветр, живет глухой раскат
Волны, вздымающей на берег плоский,
Полынный дух и жесткий треск цикад…
 

в музее Н.К.Рериха,март 2009

Мне кажется, что когда я вспоминанию Коктебель, то осязаю до сих пор его «полынный дух»…
Спустя несколько лет, уже учась в университете, я узнала, что было вычеркнуто не только имя Волошина, были загублены жи

зни миллионов ни в чем не повинных людей - цвета нации. Посещение дома Волошина оставило во мне след на всю жизнь, это было началом пути к Марине Цветаевой, пониманию ее Личности и ее трагедии.
Где же мы только не были, в какие города и веси не забирались мы с друзьями? «Только корку хлеба, кружку молока, да вот это небо, эти облака», - эти перефразированные строчки Велемира Хлебникова в течение десятка лет служили мне и моим друзьям путеводной звездой.

На мызе Вихула в Эстонии со Случевскими, 2010

Помню, служащих гостиниц, которые всегда устраивали нас на ночлег, где бы мы ни оказались, при полном отсутствии свободных номеров: в Костроме или Ярославле, Великом Устюге или Рыбинске, Москве или Петрозаводске, Калуге или Подольске. И это не за какие-нибудь взятки и подарки, а только потому, что мы- ленинградцы, города, который для всех жителей необъятной страны, был мерой чести, достоинства и стойкости человеческого духа! Вспоминаю капитанов теплоходов, провозивших нас без специального допуска на Соловки. Музейных работников на Соловках, предоставивших в наше распоряжение на все время пребывания на острове бесплатно лодку, на которой мы проплыли по всем каналам. И увидели такую несказанную красоту этого острова, что просто захватывало дух. Помню встречу на Соловках с оператором и режиссером первого фильма о Соловках «Власть Соловецкая» - Мариной Голдовской. Мы жили с ней в одной «гостинице», если можно было так назвать бывшие кельи монастыря, жуткие в своей убогости. Она нас пригласила на съемки, которые вела с вертолета, и мы увидели остров с высоты птичьего полета. Помню потрясающий, волнующий рассказ москвича Федора Кораблина о судьбе и жизни Пастернака и приезд в Переделкино на могилу Бориса Леонидовича,

В парке Тойла-Ору, лето 2008

которая поразила нас своей запущенностью и не ухоженностью. Если Мария Степановна открыла для меня мир Волошина, то Кораблин- мир Пастернака. Помню частые поездки с Вадимом Петровичем Старком, ныне Президентом Пушкинского Фонда в Петербурге, моим хорошим приятелем, тогда просто научным сотрудником Пушкинского Дома, по дворянским усадьбам Ленинградской области и в Рождествено, бывшую вотчину Рукавишников-Набоковых. И наше пребывание там и опять открытие- всегда открытие и откровение в таких поездках и встречах, в тот раз- поэзии и прозы В.В.Набокова. Помню и музейных работников на Бородинском поле, Серпухове, усадьбе Лог Псковской губернии, открывавших специально для нас музеи во внеурочное время. Помню, как нас встречали в Мелехово и Поленово, Старой Руссе и Валдае…

На поле Бородино

И, конечно, помню и никогда не забуду, когда мы усталые и изможденные после работы (я работала в Пушкинском заповеднике в летнее время экскурсоводом), оказывались на веранде дома Семена Степановича Гейченко. И Роза Джелаловна, его жена отпаивала нас травяным чаем, а рядом с нами, тут же на веранде сидели известные артисты и поэты, музыканты и музейные работники - друзья дома Гейченко. А Семен Степанович без устали рассказывал свои «байки» о Пушкине, а мы сидели тихо в уголочке, как мышки и уже тогда понимали, что мы вовлечены в круг высшей, неземной сферы.
А встречи с Александрой Михайловной Вавилиной-Мравинской, вдовой гениального дирижера. И в ее гостеприимном петербургском доме и у нас в Усть-Нарве…
Если сложить все те километры, которые я проехала за свою жизнь, то, вероятно, это расстояние будет равняться полету до Луны.
Моей любовью была север и средняя полоса России, хотя внешне, может, ничего примечательного здесь и не увидишь. Нет такого буйства красок, как в Крыму, нет экзотических растений, обилия фруктов, прозрачной, бирюзовой воды Черного моря, нет таких южных и теплых звездных ночей…
Но, путешествуя по России, ее малым городам и весям, монастырям и скитам всегда испытывал чувство сопричастности к ее прошлому:

Россия, Русь - куда я не взгляну:
За всё твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
 

У дачи Б.Л.Пастернака в Переделкино под Москвой

Николай Рубцов смог в нескольких строчках выразить все мои мысли и чувства…
В средней полосе нет ничего, кроме лесов, лугов, лесных речек, прозрачной синевы неба, силуэтов шпилей и соборов монастырских стен. Всю задушевность и неяркую, неброскую красоту русской северной природы можно видеть на полотнах русских художников, образ средней полосы России воплощен в поэзии и прозе. Но гораздо важнее, увидеть все это своими глазами…
Вдруг услышать голос мощного тихвинского колокола Успенского монастыря: «По-чем трес-ка, по-чем трес-ка? и услышать в ответ мелким звоном рассыпающийся ответ другого колокола: «по –гри-вен-ни-ку, по –гри-вен-ни-ку!» .

Погост Прутня, у могилы Анны Петровны Керн

А стоя в Овальной гостиной Остафьевского дома можно было услышать голоса «века пушкинского». Ах, как бесшабашно, шумно, азартно, а порой и пьяно бывало в доме, когда собирались здесь молодой Пушкин и Вяземский, Баратынский и Давыдов, Плетнев и Федор Глинка и их очаровательные спутницы. Гремела музыка, пары кружились в вихре, было молодо, влюблено, неудержимо весело. Сыпал комплиментами Пушкин, добродушно шутил Жуковский, язвил Вяземский, хозяин дома, читал, слегка картавя свои стихи, Денис Давыдов: «ради Бога, трубку дай, ставь бутылки перед нами, всех наездников сзывай, с закрученными усами…». А потом всей гурьбой они шли в парк, слушали пение птиц, катались на лодках, пели романсы, читали стихи, признавались в любви, а потом, утомленные, полусонные располагались «бивуачно» на кипах сена, принесенных прямо в дом, и спали крепким молодым сном.

У флигеля в Мелехово, где была написана Чайка

И вот уже другой эпизод моих путешествий. Панорама Бородино! Что можно сказать о Бородино после Д.Давыдова, Лермонтова, Ф.Глинки, А.Пушкина, П.Вяземкого.
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром?». Недаром, дядя, недаром так бережно и любовно хранили предшествующие поколения память о героях 1812 года, недаром воздвигнуто на поле Бородинском 100 памятников, недаром был потерян Шевардинский редут 24 августа 1812 года. Недаром смертельно был ранен Князь Багратион, недаром генерал от кавалерии Н.Н.Раевский шел, взявши за руки двух своих сыновей Николая и Александра прямо на французские укрепления, не кланяясь под пулями, недаром здесь на этом поле битвы пали в бою двое братьев Тучковых… И совсем еще юная красивая жена Тучкова –Маргарита при свете фонаря целую ночь искала тело убитого мужа, а когда поняла, что стала вдовой, здесь на Шевардинском редуте воздвигла усыпальницу с неугасимой лампадой в память о тех, кто отдал свою жизнь «За Веру, Царя и Отечество». Все это было недаром!

С искусствоведческой секцией Нарвского бюро петешествий и экскурсий в Переделкино

Помню поездку в Оптину пустынь. Как предстала она перед нами нежданно-негаданно на высоком холме над рекой. Жарким золотом горели ее купола, белые стены четко вырисовывались на фоне густого соснового бора. Некогда в обитель можно было попасть только пешком, пройдя по ракитовой аллее, а далее монастырским паромом. Обитель была Святой, и не пристало сюда в экипажах подъезжать, а тем паче, на машинах. Ныне все иначе: другие нравы, другие понятия. А жаль. Так хотелось пройти по аллее, а потом на паром ступить, крепкий, ладный, сосной, солнцем и водой пропахнувший, да еще, как в старые времена поздороваться с соседом, на том берегу реки: «Жив?»,-а он тебе в ответ: «Здрав!» Вот так и речка до сих пор называется Жиздра… «А в Оптиной мне больше не бывать,- так писала Анна Андреевна Ахматова. Да, не бывать нам больше «в той Оптиной»…

«Остановись мгновенье, ты -прекрасно!» Как жаль, что нельзя остановить, возвратить тех мгновений, лучших лет моей жизни, моих бесконечных скитаний по

 России: пешком, в автобусах, рассыпающихся на ходу, на теплоходах и поездах, самолетах и на борту грузовиков. Несмотря на все трудности и условия быта, не это было главным и определяющим во всех поездках. Наверно, в Европе и в мире есть красоты, которые не идут в сравнение с неброской прелестью се

В Таллине, во время семейной встречи со Случевскими, 2008

вера и средней полосы России. Там все чисто, благородно, ухожено, умопомрачительно красиво. Но для меня ценнее и дороже этих простых сельских видов нет ничего в мире. Поэтому я каждый год, уже не имея возможности предпринимать дальние путешествия, приезжаю в Святые Горы, на свою любимую Савкину Горку

 вместе с ребятами и друзьями. Живем на нашей поляне у Савкиной в палатках, готовим пищу на костре. А по вечерам ходим смотреть закаты. Садимся на лавочку и смотрим, как солнце уходит за горизонт. Где подобрать слова, чтобы описать торжество и буйство красок догоравшего дня? Как описать те чувства при виде грандиозной панорамы вечернего неба? Кажется, что в мире нет ничего: ни городов, ни людей, ни радости, ни печали, ни любви. Только величавая палитра цветов: розовых, палевых, жемчужно-серых, сиреневых, фиолетовых, перламутровых, опаловых. Совершается ежедневное таинство природы. Наверно, так же, как при Сотворении Мира. Тишина и таинственность разливается во всем: в чернеющих на фоне заката деревьев, листва которых кажется выкованной из меди, и в тумане, поднимающегося от полей и стоящего легкой прозрачной кисеей над ними, и в розовых облаках на фоне синего неба. И кажется, что Земля, Небо, лес и холмы, прозрачные облака, туман, края которого окрашены отблеском заката – все это инструменты в величественном оркестре природы. А невидимый дирижер, чувствуя музыку и гармонию Сфер, гениально исполняет лучшую из симфоний мира: «Закат летнего дня». Вероятно, один из таких закатов был в «заплатанном узелке Владимира Набокова, поднявшегося «по лестнице алмазной на райский порог». И я, уходя в даль светлую, смогу унести с собой не только «два-три заката», но и то, что наполняло и питало мою душу.