Домой    Кино    Журналы    Открытки    Мода      Страницы истории   Фото    Юмор   Музыкальная классика    Люди, годы, судьбы...   

 

   

    

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21

 

  Гостевая книга    Помощь сайту  

 


 

Тайна «Зелёного фургона». Настоящая история конокрада Красавчика

 

 

Будущий автор «Зелёного фургона» едва не убил будущего автора «Золотого телёнка».

 

Красивый мальчик с Мясницкой улицы

 

Александр Козачинский

Повесть «Зелёный фургон» о жизни послереволюционной Одессы стала одним из самых популярных произведений советской литературы 1930-х годов. Книга выдержала испытание временем, оставаясь востребованной несколькими поколениями жителей нашей страны. Повесть была дважды экранизирована, благодаря чему на постсоветском пространстве почти нет людей, которые хотя бы раз не слышали о «выдаче самогона во временное пользование».

Имя автора повести «Зелёный фургон» не так известно, как само произведение. История о приключениях гимназиста Патрикеева и конокрада Красавчика осталась единственной повестью писателя Александра Козачинского. Сюжет, лёгший в основу книги, писатель взял из собственной биографии и биографии своего лучшего друга.

Саша Козачинский родился 4 сентября 1903 года в Москве, на улице Мясницкой, в семье дворянина Владимира Александровича Козачинского и его жены, московской мещанки Клавдии Константиновны Козачинской.

Родные и друзья семьи сразу обратили внимание на то, что новорождённый был наделён поразительной внешней красотой. Впоследствии Саша Козачинский благодаря внешним данным будет пользоваться невероятным успехом у женщин.

Семья Козачинских не имела финансовых проблем, однако в 1906 году Владимир Александрович заболел туберкулёзом. Все средства стали уходить на лечение, но главе семьи становилось всё хуже. В 1909 году врачи посоветовали Владимиру Александровичу переехать к морю. Так Козачинские оказались в Одессе.

Его отец – Маер Шульфер - был офицером Красной армии, а впоследствии врачом и адвокатом.

Далее: http://www.uznayvse.ru/znamenitosti/biografiya-yan-arlazorov.html

Александр Козачинский

 

Переезд продлил жизнь главы семьи на два года — в 1911-м его не стало. С этого момента бедность стала постоянной спутницей Козачинских.

Несмотря ни на что, Клавдия Константиновна сумела устроить сына в лучшее учебное заведение  города — 5-ю Одесскую классическую мужскую гимназию.

 

Кровные братья

 

За одной партой с Сашей, по воле учителя, оказался Женя Катаев. У мальчишек оказались общие интересы, и они очень быстро подружились. Спустя некоторое время, порезав пальцы специально припасённым стёклышком, они перемешали капельки крови — таким образом, по старинному обычаю, мальчишки стали кровными братьями.

 

Сыщик и вратарь

 

В гимназии не было более неразлучной парочки, чем Саша и Женя. Они были рядом друг с другом практически всегда, во всех состязаниях и шалостях. Но в 1917-м году, после революции, Саше Козачинскому, окончившему седьмой класс, пришлось уйти из гимназии. Прежняя бедность стала совсем уж катастрофической, и подросток устроился на службу караульным, чтобы помогать матери. Преподаватели были в ужасе — Саша считался одним из самых талантливых гимназистов с несомненной склонностью к литературе.

Евгений Петров (Катаев)

Но жизнь вокруг диктовала свои условия. Даже с лучшим другом Женей Саша перестал общаться. Революция и Гражданская война прибавили забот и хлопот обоим, а затем они и вовсе оказались в «разных государствах». Картина, с юмором описанная впоследствии в «Зелёном фургоне», была совершенно реальной — Одесса была поделена между разными политическими силами. Район, где жили Козачинские, контролировали деникинцы, а Катаевы оказались под властью петлюровцев. Попасть из одной части Одессы в другую было целой проблемой.

В апреле 1919 года Козачинский устроился на работу конторщиком уездной милиции. Для Саши эта работа была слишком скучной. Он искал себя в разных амплуа, мечтая то о карьере морехода, то о карьере детектива, подобного Шерлоку Холмсу. А ещё он обожал футбол и стал вратарём в команде «Чёрное море». Очень скоро в Одессе о нём заговорили как о весьма одарённом футболисте.

Но тут Сашу в очередной раз качнуло в другую сторону. С приходом красных в Одессу он стал инспектором уголовного розыска 3-го района Одессы. Вскоре новоявленный сыщик раскрыл дело налётчика Бенгальского, чем обратил на себя внимание как начальства, так и завистников.

 

Похищение зелёного фургона

 

Вскоре на инспектора Козачинского сфабриковали дело по обвинению в превышении полномочий. Суд приговорил его к трём годам тюрьмы, но Саша добился пересмотра дела и полного оправдания, после чего вернулся на работу в уголовный розыск, став инспектором 1-го района Балтского уезда Одесской губернии.

В послереволюционной одесской милиции работали, мягко говоря, разные люди. Наряду с романтиками, подобными Саше, были и те, кто, пользуясь случаем, занимался личным обогащением. Конфликты с сослуживцами привели к тому, что Козачинскому вновь стал грозить арест.

И тогда Саша сделал новый крутой поворот в биографии. Вместе с бывшим дезертиром, немецким колонистом Георгием Фечем, которого инспектор спас от тюрьмы, Козачинский похитил фургон с 16 пудами зерна, привезённый в качестве взятки начальнику Балтского отдела милиции.

Похитителей задержали под Тирасполем, но местные милиционеры попросту растащили зерно, после чего Козачинского с Фечем отпустили на свободу. Правда, в Одессу всё-таки сообщили о задержании некоего красавчика, промышляющего разбоем, который затем скрылся.

Фургон, с которого началась преступная карьера Саши Козачинского, был зелёного цвета.

 

Главарь бандитов, ставший любимцем женщин

 

Саша рассказал своему подельнику Фечу о том, что имеет хорошие связи в преступном мире Одессы. На самом деле большая часть его рассказов была исключительно плодом фантазии, но немец проникся к нему уважением. Вдвоём они стали сколачивать банду для совершения грабежей и налётов. Помимо уголовников из числа знакомых Феча, к банде примкнули бывшие офицеры-белогвардейцы во главе с полковником Геннадием Орловым. Встретившись с Козачинским, полковник оценил его ум и способности и предложил Саше для начала стать «правой рукой» при лидере банды, которым Орлов стал сам.

Козачинский стал разрабатывать планы ограблений. Первым делом стал налёт на поезд. Всё прошло идеально, и уважение к Саше в банде стало стремительно расти. Налёт за налётом проходили успешно в соответствии с планами Козачинского, и вскоре полковник Орлов добровольно уступил ему лидерство в банде.

Скрывались разбойники в немецком селе, где грабителям и их юному лидеру симпатизировали все местные жители. Женщины же и вовсе были без ума от благородного красавчика, превратившегося в «одесского Робин Гуда».

Деятельность неуловимой банды страшно раздражала власти. Последней каплей стал налёт на ветеринарный лазарет 51-й дивизии, в ходе которого был угнан табун лошадей. Нападению предшествовало ироническое предупреждение, присланное в штаб: «Комиссия по разгрому несчастных частей 51-й дивизии постановила: всех хороших лошадей, где только последние отыщутся, изъять и копии актов оставить для красноармейской сволочи».

 

Встреча на чердаке

Его отец – Маер Шульфер - был офицером Красной армии, а впоследствии врачом и адвокатом.

Далее: http://www.uznayvse.ru/znamenitosti/biografiya-yan-arlazorov.html

Пётр Васильевич Катаев с сыновьями- Валентином и Евгением ( будущими писателями)1910 г.

 

 

На банду началась охота. Агенты сообщили, что бандиты собираются сбывать лошадей в Одессе, на Староконном рынке. В день, когда Козачинский с подельниками пригнали лошадей на рынок, их ждала засада.

Вырвавшись, Саша побежал дворами и сумел спрятаться на чердаке одного из домов. Следом за ним на чердак ворвался сотрудник угрозыска. Козачинский поднял пистолет и направил на милиционера, но в эту минуту узнал его — это был Женя Катаев.

К тому времени выпускник гимназии Евгений Катаев уже больше двух лет служил инспектором одесского угрозыска. Привыкший за это время ко всему, он, однако, никак не ожидал, преследуя главаря банды, встретить своего лучшего друга.

Если бы Саша Козачинский был закоренелым преступником, то он бы выстрелил без раздумий. Но он был молодым парнем, которому не было и двадцати лет, плывущим по волнам лихого послереволюционного времени. Поэтому, опустив пистолет, он сдался своему другу.

 

Расстрел с последующей амнистией

 

Суд над бандой Козачинского состоялся в августе 1923 года. Через несколько дней Саша должен был отметить 20-летие. Однако материалы дела и настрой прокурора говорили о том, что до юбилея Козачинский может и не дожить — всё шло к смертному приговору.

Процесс производил странное впечатление. Главарь банды, почти мальчишка, о своих деяниях рассказывал хорошим литературным языком, с юмором. На суд в качестве свидетельниц пришло много женщин, которые готовы были взять ответственность на себя, рыдали и умоляли «пощадить Сашеньку». Несмотря на это, суд вынес самым активным членам банды, включая Александра Козачинского, смертный приговор.

Но Евгений Катаев не оставил друга. Поставив на кон весь свой авторитет, заработанный в милиции, он добился пересмотра приговора и его значительного смягчения. Правда, на этом карьера Евгения в милиции закончилась.

Начало 1920-х было временем радикальных решений. Саша Козачинский, в конце лета 1923 года едва избежавший расстрела, был освобождён по амнистии.

 

Писатель Катаев, более известный как Петров

 

Евгений Катаев к тому времени уже переехал в Москву, к старшему брату Валентину, работавшему в столице журналистом. Евгений также пошёл по этой стезе, став сотрудником журнала «Красный перец». Спустя два года Катаев-младший стал фельетонистом в газете «Гудок». Освободившегося из тюрьмы друга детства он  тоже пригласил в Москву, устроив его репортёром в «Гудок».

Никакие рекомендации Катаева не помогли бы, если бы не литературный талант Козачинского, который наконец нашёл себе применение.

Журналистикой Евгений Катаев не ограничился. Познакомившись в «Гудке» с Ильёй Ильфом, он вместе с ним в 1928 году выпустил роман «Двенадцать стульев», сразу сделавший этот творческий тандем невероятно популярным.

Правда, произведения свои Евгений подписывал псевдонимом «Петров» — родовую фамилию Катаев в советской литературе к тому времени за собой уже закрепил старший брат Валентин.

Автор «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка» активно пытался ввести в большую литературу и Александра Козачинского, но тот никак не соглашался.

 

Повесть о собственной жизни

 

В 1930-х годах бывший голкипер «Чёрного моря», сыщик и главарь банды превратился во всеми уважаемого ведущего журналиста газеты «Экономическая жизнь».

Но Евгений настаивал, говоря, что история их жизни в Одессе является прекрасным сюжетом и книгу об этом должен обязательно написать Александр.

В конце концов, в 1938 году Козачинский сдался и написал повесть «Зелёный фургон», где под именем гимназиста Патрикеева изобразил своего друга Евгения Катаева, а в виде конокрада Красавчика — самого себя.

Успех «Зелёного фургона» превзошёл все ожидания. За первые пять лет после создания повесть переиздавалась трижды. Этот успех должен был окрылить Александра, но новых книг он написать не успел — помешали тяжёлая война и болезнь.

 

Друзья не дожили до сорока

 

В 1941 году Евгений Катаев и Александр Козачинский снова расстались, как оказалось, на этот раз уже навсегда.

Автор «Двенадцати стульев», как и многие советские писатели, стал военным корреспондентом. Вообще смерть ходила вокруг Евгения Петровича кругами. И они всё сужались. Первый звоночек был в 12 лет. Тогда одесские гимназисты решили повторить подвиги детей капитана Гранта. Арендовали за полтора рубля дряхлую шаланду и решили прогуляться до Очакова. Подумаешь — пара сотен морских миль! Шторм, срыв руля, потеря киля и верная смерть. Тогда обошлось, но всё-таки: «Не могу забыть глаз моего брата, его сиреневых губ и опущенных плеч обречённого человека». Он реально играл со смертью в догонялки. В годы войны Петров стал военкором. И в отличие от многих в тылу не сидел, а лез в пекло. Даже в самый страшный период обороны Москвы. И не жаловался. Вот свидетельство поэта Ильи Эренбурга: «Ночью привезли из-под Малоярославца Евгения Петровича, контуженного воздушной волной. Он скрыл от попутчиков своё состояние, хотя с трудом мог говорить. А только ему полегчало, тут же отправился на фронт».

Следующий, 1942 год — чуть ли не самый тяжёлый для СССР. Немцы рвутся на Волгу и Кавказ, а Евгений Петров — снова под пули: «Пробрался в осаждённый Севастополь... — пишет Эренбург. — Попал под отчаянную бомбёжку... Возвращался на эсминце "Ташкент", немецкая бомба попала прямо в судно. Петров всё-таки добрался до Новороссийска. Там он ехал на машине. Произошла авария. Евгений Петрович остался невредимым. Он начал писать очерк, торопился в Москву. Сел на самолёт».

Самолёт тот был сбит в прифронтовой полосе. Кто-то говорит, что немцами, кто-то настаивает на том, что сбили транспорт наши лётчики, спутав его с «фашистом». Илья Эренбург подводит итог: «Смерть долго гонялась за ним и наконец его настигла».

Он брался за любую, даже самую чёрную работу. Он, по свидетельству друзей, был весёлым, хотел побороть равнодушие, грубость и чванство. «В очень трудное время люди улыбались, читая их книги», — пишет Эренбург. Улыбнёмся и мы.

 Александр Козачинский по состоянию здоровья в армию призван не был. Вскоре после начала войны его отправили в эвакуацию в Новосибирск. Новость о гибели друга окончательно подкосила писателя. 8 января 1943 года Александр Козачинский скончался, так же как и Евгений Катаев, не дожив до своего 40-летия.

 

 

http://www.aif.ru/culture/person/tayna_zelenogo_furgona_nastoyashchaya_istoriya_konokrada_krasavchika?utm_source=Surfingbird&utm_medium=click&utm_campaign=Surfingbird

 

 

Зеленый фургон 1959 г.

 

ЗЕЛЁНЫЙ ФУРГОН Год: 1959 Страна: СССР Режиссер: Генрих Габай
Актеры: Владимир Колокольцев, Николай Волков (старший), Виктор Мизиненко, Дмитрий Милютенко, Юрий Тимошенко, Ольга Лысенко, Василий Векшин, Роман Филиппов, Виктор Шугаев, Константин Кульчицкий
По мотивам повести А. Козачинского.
В суровом 1920 году, после многократной смены властей, в Одессу входят части Красной Армии. Но волны войн и интервенции, отхлынув, оставили после себя мутный осадок: бандитов, налётчиков, спекулянтов и мародёров. Партия мобилизовала рабочих на борьбу с бандитизмом, на укрепление социалистического порядка в городе и на селе.

 

 

 

 

 

 

 

 

...Зима 1931 года была в Гаграх необычайно суровой. Весь декабрь шел дождь; в январе повалил снег. Это был очень странный снег, хотя так, по-видимому, и должен был выглядеть субтропический снегопад. Огромные, величиной с черешню, снежинки, нарядные, как елочные украшения, медленно опускались в неподвижном воздухе, и это медленное, монотонное падение не прекращалось ни на минуту в течение шести недель. Листья пальм не выдерживали тяжести непривычного снежного груза и ломались. Розы, которым полагалось цвести в это время, распускали свои лепестки над снежной пеленой, как лишайники севера. Так, наверное, выглядели тропические леса Европы в начале ледникового периода.Всю зиму по Черному морю гулял шторм. На узкую полоску гагринской земли обрушивались огромные, молчаливые волны. Они двигались медленно, длинными правильными шеренгами, на очень большом расстоянии друг от друга, неся на своих гребнях толстых морских птиц. Споткнувшись о берег, валы опрокидывались, а птицы, исчезнув на миг, появлялись на гребне следующей волны. Ровный гул моря не умолкал много недель и уже не воспринимался как шум; прибой казался беззвучным, как снегопад. Однако Гагры лишились не только тепла, солнечного блеска и благоухания цветущих садов, но также и электрического освещения. Гагринская гидростанция, равная по мощности мотоциклету, приводилась в действие водопадом, свергавшимся с отвесного склона Жоэкварского ущелья. Это был небольшой водопад; он мог бы весь, до последней капли, уместиться в обыкновенной водосточной трубе. Но декабрьские ливни превратили тощую струю в мощный поток, и гидростанция захлебнулась в нем; январские морозы сковали поток, и гидростанция осталась совсем без воды.На фоне этих странных и грозных явлений особенно зловеще выглядела гибель духана «Саламандра». В старой гагринской крепости друг против друга расположились два конкурирующих артельных духана: «Феникс» и «Саламандра». Темной январской ночью, когда шторм бушевал с особенной силой, «Саламандра», к великой радости «Феникса», сгорела. Духан сгорел со всеми скорпионами, жившими в трещинах крепостной стены. Они были гордостью духана; каждый посетитель, осветив щели спичкой, мог любоваться скорпионами, которые настолько привыкли к аромату шашлыков, запаху красного вина и веселью гостей, что превратились в совершенно безобидных насекомых, вроде сверчков или шелковичных червей. Мрак и пламя скрыли от глаз картину гибели скорпионов, но говорят, что все они, согласно обычаю, покончили самоубийством, ужалив себя в голову и проклиная обманчивое название духана, которому доверились. В Гаграх и сейчас охотно рассказывают об этом событии.Но гибель «Саламандры» не была последним звеном в цепи несчастий. Большая гора обрушилась на автомобильную дорогу к северу от Гагр, а дорога на юг, размытая дождями, сползла в море. И ни один пароход из-за шторма не останавливался на открытом гагринском рейде. Городок, засыпанный снегом, скованный стужей и погруженный в темноту, оказался отрезанным от всего мира. Множество людей, собиравшихся провести в Гаграх месяц отдыха, остались здесь на невольную зимовку. Они бродили по засыпанному снегом гагринскому парку в тюбетейках и макинтошах, подобно доисторическим людям, которые зябли в своих демисезонных шкурах среди надвинувшихся отовсюду ледников. Если бы не морозы, штормы и обвалы, литературный клуб в бывшем замке принца Ольденбургского, вероятно, никогда бы не возник. Всем, бывавшим в Гаграх, знаком вид этого здания, эффектно прилепившегося к почти отвесному склону горы, построенного из камня, но в том прихотливом и затейливом стиле, который характерен для архитектуры деревянной. Бывшее жилье принца не поражало внутри ни роскошью, ни комфортом; в наши дни никому не пришло бы в голову назвать подобное здание «дворцом». Впрочем, во всех комнатах принц поставил нарядные камины, украшенные разноцветными изразцами. У одного из этих каминов и собирались члены литературного клуба, обязанного своим зарождением разбушевавшимся стихиям и прежде всего стихии скуки. От скуки страдали все жители санатория, кроме, разумеется, шахматистов. Садясь за доски с утра, они наносили друг другу последние удары уже в полной темноте. Придя после многочасовых усилий, к ладейному эндшпилю, не замечая темноты, а может быть, и пользуясь ею, они ощупью старались загнать друг друга в матовую сеть. Не унывали и фотолюбители, с редким упорством снимавшие в течение всего срока пленения один и тот же цветущий розовый куст, полузасыпанный снегом. Тем же, кто был свободен от этих увлечений, было плохо. Все надоело, хотелось домой. Казенные пижамы скрипучего желто-зеленого цвета, «мертвый» час, вдохи и выдохи на утренней зарядке, добрые няни, снующие по коридорам с грелками и клизмами, кровати с сетками, чувствительными, как сейсмограф, и шумными, как камнедробилки, надпись на дверях поликлиники, извещающая о том, что «рентгеновские лучи работают по четным и нечетным числам», — все то, что вначале радовало, казалось приятным, удобным, забавным, сейчас оставляло сердца холодными, раздражало, выводило из себя. Дошло до того, что никто уже не хотел взвешиваться на зыбких медицинских весах в докторском кабинете.Кое-кто из больных уже поговаривал о том, чтобы «тюкнуть» по маленькой. А нескольких диетиков главврач застиг внизу, в крепости, в духане «Феникс», где диетики пожирали чебуреки, запивая их «Букетом Абхазии».Вот в какой обстановке зародился литературный клуб у зеленого камина в палате номер семь. Сначала здесь занимались только игрой в отгадывание знаменитостей и разложением слов. Потом стали рассказывать разные истории, преимущественно страшные. Однажды кто-то предложил не рассказывать их, а записывать. Ничего нет легче, чем убедить человека заняться сочинительством. Как некогда в каждом краманьонце жил художник, так в каждом современном человеке дремлет писатель. Когда человек начинает скучать, достаточно легкого толчка, чтобы писатель вырвался наружу. Чтения происходили по вечерам. В зеленом камине сердито шипели и плевались сырые поленья. Красноватый свет керосиновой лампы освещал пространство перед камином, оставляя углы палаты темными. Члены клуба занимали свои постоянные места. Слева садился почтенный хлебопек Пфайфер, обратив к огню свое доброе лицо старухи. Рядом с ним устраивался военный интендант Сдобнов, всегда докрасна выбритый, в пижаме и сапогах. Еще дальше располагалась на кургузом диванчике женщина-врач Нечестивцева. Председатель клуба Патрикеев устраивался на двух чурбанчиках, поставленных на торцы. Как литератор он был освобожден от писания рассказов, но зато ему было поручено топить камин и следить за угольками, падающими на паркет. В углу на кровати сидел закадычный друг Патрикеева — доктор Бойченко, человек тихий, серьезный, ленинградского воспитания. Рядом с ним, на другой койке, лежал, просунув вишневые ботинки меж прутьев кровати, юрисконсульт Котик, жгучий брюнет с коричневыми белками и волнистыми усами Мопассана.Девиз клуба, сочиненный Патрикеевым, гласил: «В каждой жизни есть по крайней мере один интересный сюжет». Поэтому авторам разрешалось брать сюжеты только из собственной жизни. А так как жизни у всех были совершенно непохожие, то все написанное оказывалось неожиданным и интересным. Все предполагали, что старичок Пфайфер, знаменитый специалист-хлебопек, напишет о пекарнях. Но он написал рассказ «Как я заболел мокрым плевритом».Надо сказать, что членам клуба льстило знакомство с известным писателем. Оно возвышало их над обитателями других палат, рядовыми шахматистами, фотолюбителями и разлагателями слов. Сколь ни мелок этот мотив, мы не можем умолчать о нем. Возможно, что старик Пфайфер был более знаменит среди хлебопеков, чем Патрикеев среди писателей, но о Патрикееве знали очень многие, а о Пфайфере знали только хлебопеки. Иначе и быть не могло, ибо Пфайфер не ставил своего имени на хлебах, как Патрикеев на романах, хотя последние, быть может, и не были лучше выпечены, чем изделия доброго хлебопека. Патрикеев и его скромный друг доктор были неразлучны: если один отправлялся любоваться прибоем или смотреть на розовый куст, засыпанный снегом, за ним сейчас же отправлялся и другой. Истоки их дружбы никому не были известны; чувство ревности подсказывало членам клуба единственное объяснение: великие люди нередко обременены всякими друзьями детства, бывшими соучениками, соседями по парте, ныне провинциальными бухгалтерами или лекпомами, не замечающими той пропасти, которая образовалась между ними и их знаменитыми сверстниками. Было известно, что живут они в разных городах: Бойченко — в Ленинграде, Патрикеев — в Москве, но отпуск всегда проводят вместе. Это свидетельствовало о том, что дружба их отличалась пылкостью, свойственной юности, но редко наблюдаемой среди людей, которым перевалило за тридцать. Ни Патрикеев, ни Бойченко не были, однако, коренными жителями северных столиц. В их речи звучал тот неистребимый южный акцент, который позволяет безошибочно узнавать бывшего одессита в толпе ленинградцев и москвичей. Дела клуба шли прекрасно, но однажды его ревностные члены были возмущены доктором Бойченко, который заявил, что ему не о чем писать. Особенно кипятились старичок Пфайфер и Нечестивцева, с большим успехом прочитавшая накануне новеллу, насыщенную интимной лирикой. Никакие уговоры не подействовали бы на застенчивого и упрямого доктора, если бы не вмешался его друг Патрикеев.— Не верьте ему, — объявил председатель клуба, — у него больше сюжетов, чем у любого из нас. Володя, — обратился Патрикеев к приятелю, — почему бы тебе не написать о зеленом фургоне? Через несколько дней Владимир Степанович Бойченко занял место по правую сторону камина и приступил к чтению своего рассказа...

 

Скачать fb2 epub mobi
 

 

http://librebook.ru/zelenyi_furgon/vol1/2

 

 

Тайны кино. "Зеленый фургон" 

 

"Зеленый фургон" – одна из самых успешных картин режиссера Александра Павловского и кинодраматурга Игоря Шевцова. Картина, которую должен был снимать Владимир Высоцкий, но не успел это осуществить.
Каким фильм мог бы стать и каким в итоге получился? Почему Александр Павловский долго сомневался, браться ли ему за экранизацию "Зеленого фургона"? Что повлияло на его выбор? Кто из знаменитостей был прототипом главных героев картины? И кому на самом деле посвящена финальная песня фильма "Ты где, июль"? Ответы на эти вопросы – в программе "Тайны кино".