|
«Тетрадь №5» это воспоминания Аполлона Николаевича Кондратьева – заключённого 501-й стройки. Но сначала про эпизод,
связанный с появлением у меня расшифрованной рукописи, а также о личности самого А.Н. Кондратьева, написанные людьми хорошо знавшими его.
Несколько лет назад мне довелось познакомиться в Надыме с Марией Михайловной Кузнецовой и её сыном Игорем Геннадьевичем. Они оказались заядлыми краеведами. Игорь с друзьями постоянно путешествуют по нашему округу, открывая для себя много интересного и неизведанного о нашем северном крае. Это он поведал матери о том, что посёлок Сэрато, расположенный на правом берегу реки Полуй, в котором она родилась в 1951-м году, на самом деле был частью 501-й стройки. В главе «Экспедиции в прошлое» можно прочитать «Дневник экспедиции команды «Северный путь», в котором как раз рассказывается о путешествии по местам, связанным со строительством железнодорожной магистрали.
В 1972 году Марию Михайловну после окончания Салехардского культпросветучилища направили на работу библиотекарем в посёлок «107-й километр». Одним из первых её читателей стал Аполлон Николаевич. Вот как вспоминает Мария Михайловна его первое посещение библиотеки: «Он всегда в дождевике ходил. Высокий такой, худощавый. Зашёл и говорит: «Я слышал, что здесь у нас есть Машенька. Я так понимаю, что это вы. Я зашёл познакомиться. Я Аполлон Николаевич, заводите на меня формулярчик». Он всегда говорил: «БиблиОтека» с ударением на букву «О». Я его записала, как сейчас помню: Кондратьев Аполлон Николаевич, год рождения тысяча восемьсот 98-й. С тех пор у нас установились прекрасные отношения. Аполлон Николаевич часто заходил в библиотеку, мы много беседовали на разные темы. В основном он читал дневники. Это он привил мне любовь к чтению дневников, книг по философии и психологии.
|
У него был домик такой, очень интересный сам по себе, рядом речка, и вот как-то однажды он пришёл ко мне в библиотеку и говорит: «Маша, ну приди с сыном ко мне, я так хочу, чтоб ты пришла». Сын ещё маленький был, первоклассник. Я говорю ему: «Пойдём, сходим к Аполлону Николаевичу. Интересно же. Он же не всех приглашает, а тут вдруг нас позвал». Игорь согласился и мы пошли. Нам очень понравилось у него, мы долго там были, чай пили. У него стоял рояль немецкий, который он привёз откуда-то давным-давно. Он даже сыграл нам что-то. У Аполлона Николаевича было много картин и разных поделок из дерева. Позднее он даже нарисовал специально для меня картины и даже подписал их. Аполлон Николаевич, прекрасной души, высокой культуры был человек, интеллигент высокого класса. Только восторженные можно слова говорить о нём. О нём ходили очень разные легенды. Но я хочу сказать, что большую часть, это были, конечно, легенды.
Однажды я прихожу к нему, а он говорит: «Маша, возьми, почитай мои рукописи, я не могу никому их доверить, вдруг придёт время, и они опубликуются».
И он отдал мне обыкновенные, ученические тетрадки. Я пришла домой и не могла оторваться, пока не прочитала их. Своим красивым почерком он писал, как его расстреливали, репрессировали, как его привезли на 501-ую стройку… Тогда же не было ксероксов и сканеров, так что мы не могли сделать копии. Я вернула ему тетради: «Аполлон Николаевич, вы знаете, что по нынешним моим обстоятельствам я не смогу ничего сейчас сделать с ними. — У меня как раз сильно болел муж. – Я вам даю совет, вы вручите эти тетрадочки человеку, которому верите». И он отдал их писателю Борису Кожухову. Кстати, тот даже абсолютно не знает, что сначала эти тетрадки были у меня. Я никогда ему не говорила об этом. Если, думаю, Аполлон Николаевич ему об этом не сказал, значит, не посчитал нужным.
|
Видимо, перед отъездом с севера Борис Кожухов отдал их в архив г. Надыма, где они сейчас и хранятся. Игорь попросил в архиве рукописи, и расшифровал их и поместил в компьютер.
Аполлон Николаевич умер в возрасте 99 лет, если бы не случилась эта трагедия на «сто седьмом километре», когда сгорела его квартира, я думаю, он бы дольше жил. Он говорил, что его дедушка прожил сто с лишним лет».
Игорь Кузнецов передал мне рукопись «Тетрадь №5» в компьютерном варианте, которую я решила поместить в эту книгу.
Надо сказать, что в своих поисках очевидцев 501-й стройки я встречалась со многими людьми, некоторые из них уже, в свою очередь, рассказывали о своих знакомых – непосредственных участниках строительства. Одним из них был житель Надыма Сергей Иванович Дерновой. Встреча у нас произошла 12 марта 2003 года. Я записала его воспоминания об Аполлоне Николаевиче Кондратьеве на магнитофон. Кстати, он передал мне некоторые экспонаты, которые принадлежали бывшему заключённому, в окружной музейно-выставочный комплекс имени И.С. Шемановского. Сергей Иванович подробно рассказывал про каждый экспонат. Например: «Это бачок, в который он складывал снег, ставил на плиту. Когда растаявшая вода отстаивалась, он пил её. Я ему говорил: «Аполлон Николаевич, Новой Земля, на которой взорвали водородную бомбу, находится от нас всего за тысячу километров. Вы не боитесь пить эту талую воду? — «Нет, — говорил он, — надо знать розу ветров. Они большей частью дуют на север». Когда стали возить воду водовозками и ему привозили персонально прямо к крыльцу, он всё равно сохранил этот бачок. Надо сказать, что иногда он его выручал, когда что-то случалось с водовозкой. Кружка осталась у него ещё со времён 501-й стройки. Этими кружками пользовались заключённые. А что касается пилы, то он привязывал с одной стороны пилы груз на верёвке через блочок, и один, никто ему не помогал, пилил дрова. Он говорил:
«Мне никого не надо, я сам. Не спеша, напилю себе дров».
|
Поначалу он мало рассказывал о себе. Но потом, разговорился, в особенности после того, как в газете «Тюменская правда» была написана статья «Реабилитации подлежит?» Вопросительный знак. Она вышла после выхода программы «Взгляд», когда Аполлона Николаевича показали по центральному телевидению в пятиминутном сюжете. Какой-то злопыхатель высказал своё мнение, что Кондратьев, которого сейчас прочат в герои, на самом деле служил у немцев, и награждён немецкими орденами-крестами. Так ли это? Я считаю, что он не нанёс большого ущерба, как расписывали в статье. Аполлон Кондратьевич рассказывал мне, что в то время, как шло следствие, когда любого могли заставить подписать любое признательное показание, он согласился со многими обвинениями, чтобы сохранить себе жизнь:
«То, в чём я признавался на следствии, там половины даже нет от инкриминированных мне деяний. Но я вынужден был соглашаться. Мне обещали, что сохраним тебе жизнь».
Такая вот его история. Единственное скажу, что эта встреча и наше с ним знакомство это на всю жизнь осталось»
Сергей Иванович Дерновой написал документальную повесть «Человек из легенды» про А.Н. Кондратьева. Ниже приводится фрагмент из этой повести.
З
наменитым на весь Советский Союз бывший заключенный 501-и стройки железной вороги Салехард-Игарка Аполлон Николаевич Кондратьев стал в одночасье.Поздним вечером, 2 декабря 1988 года, по первому каналу ЦТ показывали программу «Взгляд». Вел ее Сергей Ломакин. Многие прильнули к экранам телевизоров, когда услышала его слова: «В далеком заснеженном северном поселке, на берегу реки Надым, живет удивительной судьбы человек, бывший заключенный 501-й стройки, надымский граф Аполлон Николаевич Кондратьев».
В пятиминутном сюжете рассказывалось о сильном духом» человеке, который, несмотря ни на какие потрясения и тяжелую долю, не сломился, не потерял веру в людей, не озлобился на общество.
Кто же такой граф Кондратьев? С ним я познакомился в 1980 году, когда приехал на заработки в Надым. Увидел у друзей картину, написанную Аполлоном Николаевичем, и решил заказать какой-нибудь этюд для себя. Потом заказал ещё одну, и еще. И по прошествии времени, я приходил к нему в дом как к хорошему знакомому. Близко мы с ним познакомились позже. Узнав, что я почти профессионально занимаюсь фотографией, Аполлон Николаевич попросил переснять и увеличить несколько старинных фото, которые стали жёлтыми, а в некоторых местах поломались. Это были снимки молодой его жены, тёщи, царя Николая II и другие.
|
Моя жилая «бочка» в поселке на 107-м километре располагалась примерно в ста шагах от его дома. Поэтому Аполлон Николаевич изъявил желание лично зайти в воскресенье за готовыми снимками. Забегая вперед, скажу, что с того времени в течение десяти лет каждое воскресенье при любой погоде в 7 часов вечера приходил к нам домой Аполлон Николаевич. Это был еженедельный церемониал. Мы вместе ужинали, пили чай, говорили о жизни, о политике, о делах. Зимой, бывало, засидится часиков до десяти- одиннадцати, а потом спешно засобирается домой.
— Отопление в доме слабенькое, — объяснял он свои проблемы, — регистры еле тёплые. Поэтому постоянно топлю печку. Пойду, наверное, все дрова прогорели.
Я помогал ему надеть тёплый сюртук. Он брал в руки стоящего в углу «коня» — лыжную палку. И уходил, освещая себе дорогу фонариком.
Такие встречи взаимно обогащали нас. Он рассказывал о своей жизни, о жизни народа в царское время, любил философствовать о советской власти, о перестройке.
Графом Аполлон Николаевич никогда не был. Родился он в дворянской семье. Дед его, тайный советник, был главным инспектором железных дорог России, миллионером. Владел имениями и домами в Петербурге, Москве и Киеве.
Детство и юность Кондратьева прошли в Петербурге. Там же на улице Песочной был свой участок с двумя домами — четырёхэтажным и двухэтажным с флигелем. Первый этаж одного из особняков занимала конюшня и прочие хозяйственные помещения. Второй этаж был оборудован под жильё. Четырёхэтажный дом достался им по наследству от деда. В самой большой зале принимали гостей. Она была настолько просторной, что там свободно могли танцевать вальс 30 пар, не задевая друг друга.
— Был у нас садовник, — рассказывал Аполлон Николаевич, — выращивавший круглый год овощи и цветы в оранжерее. Был дворник, а жена его работала по хозяйству, присматривала за живностью. Был и кучер, ухаживающий за лошадьми. Осенью на лошадях заготавливали дрова на зиму. Ив повседневной жизни ездили на лошадях всюду, как сейчас разъезжают на личных автомобилях. Особенно эффектны были выезды на легких дрожках, когда отец отправлялся к поезду.
Кухарка наша по магазинам и рынкам не бегала. В определённые дни и часы приходили на кухню булочник, рыбник, мясник, молочница. Каждый со своей продукцией, которую кухарка отбирала и покупала для нашей семьи. Все работы внутри дома выполняла горничная. Питались мы хорошо. Было заведено, что раз в неделю вместо мяса мы ели рыбные блюда из стерляди, форели, осетра.
Мои оппоненты иногда говорят, что вы-то, мол, жили хорошо, а остальной народ бедствовал. На это я отвечаю так. При царе квалифицированный кадровый рабочий получал гораздо больше кабинетного чиновника. Например, токарь на заводе получал сто-сто двадцать рублей в месяц. Столько же получал и подполковник в армии. Деньги в то время были золотые, серебряные и медные. Золотые — достоинством 5, 10,15 рублей. Серебряные — рубль и полтинник. Медные — от одной до пяти копеек, полкопейки и четверть копейки. На четверть копейки можно было в магазине купить одну горошину драже.
В семье детей было двое: я и брат Борис 1903 года рождения. Он погиб во время блокады Ленинграда. Хорошим манерам и иностранным языкам нас учили дома нанятые родителями учителя. Учеба строилась так. Во время обеда за столом два дня говорили только по-французски, два других — по-немецки и еще два дня — по-английски. В выходные дни, когда приходил священник, разговаривали по-русски, как того требовали правила этикета. Во время трапезы нам, детям, под локти подкладывали толстые книги, которые мы должны были удерживать. Таким образом, нас приучали к хорошим манерам — не класть руки на стол.
В Первой мировой войне молодой Аполлон участвовал добровольцем, был ранен. После Февральской революции женился на графине Варваре Андреевне Квашниной-Самариной и уехал в её имение под Алушту. А через год, когда погнали Врангеля из Крыма, чекисты стали хватать всех подозрительных офицеров. У Кондратьевых отобрали имение. Оставаться там было небезопасно. Понимая это, молодая жена уговаривала его бежать за границу. Он не соглашался, так как жена ждала ребенка, и он боялся переездом навредить обоим. Потом пожалел об этом. Вскоре его арестовали. Чудом ему удалось бежать. Его поймали. Без суда и следствия приговаривали к расстрелу не один раз. Но всякий раз судьба улыбалась ему.
— Многие в гражданскую войну погибали по глупости, — вспоминал Аполлон Николаевич. — Я, к примеру, когда сбежал из-под стражи, направился пешим ходом домой, в Петербург. Почему не в Крым к жене? Ведь туда было ближе. Я считал, что она уехала за границу. На моём пути меня хватали то красные, то белые. Поскольку документов у меня с собой не было, все, не церемонясь, приговаривали к расстрелу. С большими приключениями добирался до Петербурга. В одном районе меня арестовали красные и поместили в бывшую конюшню, где уже сидело много таких, как я. Дело было осенью. Скитаясь, я сильно простудился и заболел. О каком-либо лечении и речи не шло, так что я умирал, лежа на топчане. Однажды утром пришли санитары с носилками выносить умерших за ночь. Подошли ко мне, взяли за руки, за ноги, переложили на носилки. Я застонал.
— Этот живой, — сказал один, — давай положим назад. Я пришел в себя и открыл глаза. И вдруг один из санитаров наклонился ко мне и сказал на ухо шёпотом:
— Аполлон Николаевич, вы?
Оказалось, это бывший садовник нашей семьи. Он пошел добровольцем в Красную Армию после того, как Советы отняли у нас дом. С того дня он взял надо мной негласное шефство, и вскоре я оклемался. Он же помог мне уйти из-под стражи. До Петербурга я все-таки добрался.
В книге «Белый поход» описывается восстание против большевиков, возглавляемое генералом Корниловым. Я был участником этого похода. Генерал погиб при штурме Екатеринодара. А начальник его штаба генерал Алексеев умер год спустя от «испанки». И я был на его похоронах.
Связь с семьей Аполлон Николаевич потерял. После гражданской войны он окончил Петербургский институт путей сообщения и работал в железнодорожном ведомстве, занимался конструированием мостов на Урале. Кочевая жизнь в дальних экспедициях спасла его в тяжелые 30-е годы от репрессий.
В очередной экспедиции на Кавказе его и застала весть о начале Великой Отечественной войны. Кондратьева призвали в кадровую армию. Во время боев, в 1942 году, он попал в плен.
После выхода программы «Взгляд» прошел слух, да и некоторые газеты писали о том, что он сам добровольно перешел на сторону врага. Этот факт Аполлон Николаевич страстно отрицал, признавая при этом, что согласился служить у немцев из желания выжить. На одном из допросов немец, прекрасно говоривший по-русски, узнал измученного бойца Кондратьева. Этим немцем был бывший управляющий имением его деда. После революции управляющий уехал в Германию, прихватив с собой немало добра.
Немец-управляющий и пристроил пленника садовником к своему приятелю в Пруссии, где тот прожил до конца войны. Там в конце 1945 года его арестовала советская контрразведка «Смерш». Был суд. Дали 25 лет лагерей с последующим поражением в правах. Столь мягкий приговор по тем временам Аполлон Николаевич объяснял тем, что он не воевал с оружием в руках против советских войск. Иначе был бы расстрел…
|
…Как жили заключённые? По словам Аполлона Николаевича, хорошо. В одном из бараков располагались парикмахерская для зеков и вольнонаемных и сапожная мастерская. В другом — была баня, в третьем — пекарня. В этих-то пустующих бараках впоследствии стали селиться молодые семьи, приехавшие строить город Надым.
Вспоминая о жизни заключённых, Аполлон Николаевич рассказывал:
|
— Нас почти никто не охранял. Охранники, конечно, присутствовали, но строгого присмотра за каждым не было. Как не было и случаев побега: летом комары загрызут, а зимой — мороз. Да и в какую сторону бежать? Кругом болота. А то, что говорят о якобы построенной на костях заключенных дороге, то это все брехня… Начальник строительства полковник Барабанов отбирал сюда физически здоровых людей. Заботился, чтобы все были накормлены и хорошо одеты. Никто не ходил в рваной одежде. Кормили хорошо. В день заключенному полагалось 300 г мяса, полтора кг хлеба, 220 г крупы, 25 г масла. Платили зарплату. Некоторые могли посылать деньги своим семьям. Зимой выдавали ватные штаны и телогрейки, теплое белье. Обходчикам на линии полагались оленьи дохи. В составе колонны было 1200 заключенных и около ста вольнонаемных.
Не помню, в каком году на соседней 503-й стройке в «Советской гавани» во время испытания рухнул новый мост. Зная о том, что я по образованию инженер-мостостроитель, администрация по распоряжению ГУЛАГа «командировала» меня туда.
Я спроектировал мост, руководил его строительством и сдал в эксплуатацию приёмной комиссии. Там-то и закончился срок моего заключения. Я стал вольным человеком и мог ехать в любое место Советского Союза за исключением столиц и режимных городов. Но душа и сердце навсегда прикипели к этой земле. И я вернулся в свой лагерь вольнонаёмным инженером.
Через несколько лет после смерти Сталина стройку законсервировали, зеков расформировали: кого домой, кого в другие лагеря, — продолжал рассказывать Аполлон Николаевич. — Я же остался здесь на территории колонны. На берегу реки собственными руками построил себе просторный дом. Сам с верховьев реки сплавлял брёвна, вытаскивал их на берег, вручную распиливал на брёвна и доски.
|
Будучи заядлым рыбаком и охотником, соорудил в разных местах пять избушек, отстоящих друг от друга на 5 — 10 км. В то время с ним жила местная зырянка — Наташа. Вместе они уходили на лыжах на охоту на 10—15 дней. Лыжи он сделал сам — широкие и лёгкие. Перед выходом на промысел варили дома суп или борщ, разливали по металлическим чашкам и выносили на мороз. Когда пища замерзала, её отделяли от чашек тёплой водой и готовые брикеты хранили на морозе. В лесной избушке было достаточно положить такой брикет в миску и разогреть. Пища в походных условиях готовилась быстро и не теряла вкусовых качеств. Ею питались сами и кормили охотничьих собак. Приезжего народа в то время не было, и по возвращении с охоты можно было ружьё и дичь оставить на дереве возле дома, не боясь хищения. Замков не вешали, достаточно было подпереть дверь снаружи палкой. Рыба была не пугана. Прямо возле дома добывал её Аполлон Николаевич и тут же на снегу складировал. Ел сам, давал собакам, иногда и дикие звери питались по ночам. Возле дома разбил небольшой огород, где выращивал картофель и капусту. Урожай не ахти какой, но картошки хватало на всю зиму. В летнюю пору заготавливал грибы, ягоды. Собирал кедровые орехи, сушил травы для чая.
|
В 1968 году он оставил охоту и рыбалку и устроился от салехардской гидрометеообсерватории наблюдателем водомерного поста на реке Надым.
Первые строители будущего города, особенно водители, помогали одиноко живущему «графу» (так они его называли) в приобретении продуктов питания. Для оперативной связи Аполлон Николаевич соорудил на обочине дороги невысокий столб с ящиком наверху. Туда он клал деньги, бидон для молока, записку с перечнем продуктов. Каждый водитель, проезжая мимо, заглядывал в ящик: нет ли заказа от «графа». По словам Аполлона Николаевича, не было ни одного случая пропажи денег или невыполнения заказа.
Страсть к рисованию появилась у него с детства, но основательно занялся этим делом после войны, когда жил в Пруссии. Там живопись стала его основным источником дохода. Первые картины в Надыме Аполлон Николаевич писал с натуры. Потом, когда приобрел широкоплёночный фотоаппарат «Любитель», не раз путешествовал на вертолёте с геологами по Надымскому (тогда ещё Ныдинскому) району и делал снимки на свой профессиональный вкус. Именно с таких снимков написаны картины «Тэдоэтта» и другие.
Лишь один раз за годы, прожитые в Надыме, ездил Аполлон Николаевич в родной Петербург-Ленинград. Было это в семидесятых годах прошлого века. Там не без труда нашёл улицу и дом, в котором прошли его детство и юность. Дом Советы перепланировали и заселили в него 12 семей. В одном из близлежащих домов нашёл старушку, вспомнившую его по знаменитой тогда фамилии. А вот гимназию, где он получил первые уроки рисования, не нашёл.
|
О том, что у Аполлона Николаевича объявился сын, мы, поселковые жители, узнали от самого «графа». Ему же об этом сообщили из городского комитета КПСС, а туда — из Останкино. Сам же он в этой находке сильно сомневался. Он считал, что если у него родился сын, то наверняка воевал в минувшую войну. Мог и погибнуть. А если и выжил, то мог умереть от старости, так как к тому времени сыну было бы под семьдесят. А если родилась дочь, то она при замужестве могла поменять фамилию, и найти её в этом случае вообще невозможно. Недоверие Аполлона Николаевича к этому известию было основано на том, что боялся он людей, подобных детям лейтенанта Шмидта.
Здоровье его пошатнулось после случившегося пожара и последующих за ним событии. Дело было так. В последние дни декабря 1999 года поздно вечером у нас в балке раздалась трель дверного звонка. Звонили непрерывно долго, тревожно. Мы с женой уже отдыхали. Я открыл дверь и увидел своего двоюродного брата.
— Аполлон горит! Бери лопату и дуй туда! — скомандовал он и побежал в сторону пожара.
Пожары в посёлке были делом обычным. Зимой морозы доходили до минус 50 градусов. Котельная не справлялась с постепенно растущим посёлком. И каждая семья, чтобы поднять температуру в жилище, в вечернее время включала все имеющиеся электронагреватели. Включил их в тот роковой вечер и Аполлон Николаевич.
В суматохе одевшись и взяв широкую деревянную лопату, я побежал к месту пожара. Там уже были братья Руденко, оба моих брата, несколько мужчин и женщин из вагон-городка. Открытого огня в доме не было видно. Весь народ сгрудился у веранды со стороны подсобных помещений. Через нее было видно, что стены тлеют красным цветом. Собравшиеся обсуждали: разбивать стёкла веранды и тушить дымящиеся стены снегом или ждать приезда пожарных. Решили ждать. И тут я вспомнил про Аполлона Николаевича.
|
— Где он? — спросил я у присутствующих.
— У главного входа в дом, — ответил кто-то.
Снегу в том году было очень много. Я, увязая по пояс, стал пробираться к входу, расположенному с другой стороны дома. Там и увидел его, одетого в свитер, поверх которого был надет рабочий фартук. Рядом стоял Сергей Руденко, не давая Аполлону Николаевичу войти в горящий дом. Был он в глубоком психологическом шоке.
Вскоре подъехал пожарный расчёт. Едва пожарные начали раскатывать рукава, как кто-то нетерпеливый разбил стёкла и рамы и начал в дом кидать снег. Пламя тут же охватило всё помещение. А пожарные уехали за водой. Вернулись они через полчаса, набрав воду из проруби. Но пламя бушевало уже во всём доме. Постепенно плавилось стекло в рамах, открывая доступ новым порциям воздуха. Братья Руденко повели к себе домой находившегося в состоянии аффекта Аполлона Николаевича. Тушили пожар до утра. А потом ещё приезжали заливать тлеющие головёшки.
Рассказ соседа Руденко
Причиной пожара был перегрев электропроводки. Начался он в подсобном помещении. Аполлон Николаевич в это время писал картину в самой тёплой передней комнате и не почувствовал запаха дыма. Пошёл он в подсобное помещение по надобности. Увидев пожар, начал самостоятельно тушить. Когда понял, что одному не справиться, пошёл за помощью. Если учесть, что ходил он медленно, то станет понятно, что пришёл он к нам слишком поздно. К тому же, пока шеёл в темноте по узкой тропинке, несколько раз падал голыми руками в снег и приморозил их. От чрезмерного волнения долго не мог толком объяснить, что случилось. Мой младший брат Сергей сбегал в лесоцех и по телефону вызвал пожарных. Почему Аполлон Николаевич не воспользовался своим телефоном, установленным в зале? Трудно сказать. До середины марта 1991 года жил он в моей семье. Когда зажили руки, он переселился в пустующий домик лесника на окраине поселка. Возможно, жил бы Аполлон Николаевич в том добротно срубленном небольшом домике и до сих пор, но на помощь ему пришёл давний его друг Литовченко. Он договорился о предоставлении погорельцу вагон-домика на 107-м км.
В то время, когда он жил в вагончике, злоумышленники, взломав двери большого сарая, оставшегося на пепелище, похитили всё его годами копившееся добро. Узнав об этом, он очень долго горевал. Особенно жалел утрату корпуса самолета.
Самолет этот, «У-2», упал когда-то в районе восточной стороны острова Буяна там, где был дом Аполлона Николаевича, посреди реки Надым. Дорогое оборудование сняли, а корпус бросили. Аполлон Николаевич зимой при помощи лебёдки притащил останки самолета и спрятал их в сарай. Там же спрятал он и детали двигателя, которые, по его мнению, могли пригодиться в хозяйстве. А круглые часы из пилотской кабины висели у него в прихожей на стене и шли до самого пожара. Из дюралевого корпуса он сделал себе большую лодку, с которой, доплыв до середины реки и став на самодельный якорь, делал необходимые замеры по гидрометеорологии. Сделал и несколько малых озёрных лодок-калганок. Был он грамотным, спокойным, трудолюбивым и добрым человеком, достойным для подражания.
Как-то так повелось, что я его звал почтительно — дед, а он меня — Славка. За долгие годы знакомства и жизни по соседству мы сблизились, стали как родные. После пожара я с братом Сергеем забил окна уцелевшего дома, поскольку любители наживы не раз забирались на пепелище. Он очень хотел восстановить дом и жить в нем. Если бы так и случилось, то он бы жил до сих пор.
После пожара
Теперь, когда Аполлон Николаевич жил в вагончике, наши отношения изменились. Теперь мы с женой приходили к нему по выходным дням. Приносили свежую еду, газеты, журналы и все местные новости. Он по-прежнему писал картины, но в меньшем количестве.
Работу наблюдателя водного поста оставил, оформив пенсию. Так же живо интересовался экономикой, политикой. Жизнь нам давала новые темы для бесед.
Во время таких встреч он каждый раз заговаривал о восстановлении дома. С нетерпением ждал лета, когда сможет начать восстанавливать дом. Я же не отговаривал его от этой затеи, хотя осознавал утопичность задуманного.
Восстанавливать дом Аполлону Николаевичу не пришлось. Вскоре ему была выделена двухкомнатная квартира на втором этаже в доме неподалеку от центральной районной больницы.
Но здесь не «с руки» было Людмиле Сызгановой регулярно навещать своего бывшего начальника. Она оформила опекунство и разменяла его квартиру на однокомнатную в своём доме.
Моя семья к тому времени переехала жить в город и на время наша связь прервалась. Около полугода мы не виделись. И когда не без труда нашли новый адрес нашего легендарного соседа и пришли к нему домой, то первое, что он сказал, поздоровавшись с нами, это: «Мне сказала Людмила, что вы уехали из Надыма насовсем. Я же не поверил. Не могли вы уехать, не простившись со мной».
Мы были приятно удивлены переменами к лучшему в жизни Аполлона Николаевича. Был он чисто выбрит, одет в новый свитер, новые ватные брюки и валенки. Руки его были тщательно отмыты от краски. Выглядел он посвежевшим и повеселевшим. В квартире была идеальная чистота. На полу постелены коврики. Работал телевизор. На кухне тарахтел холодильник. Картины он всё ещё писал, но мало.
Мы стали ходить к нему регулярно и всякий раз приносили что-нибудь вкусненькое. Однажды, придя к нему в гости, мы увидели, что входная дверь выломана. Испугавшись за судьбу старика, мы вошли в коридор и увидели его сидящим за столом на кухне. Он о чём-то думал.
И поведал он нам о том, что сын Людмилы пришёл ночью с дискотеки нетрезвый. Звонил, звонил, а потом и выломал дверь. Он чувствовал себя хозяином квартиры, поскольку был прописан в ней. В выходной день я восстановил дверь. Но со временем мы заметили, что блеск в глазах Аполлона Николаевича померк и оптимизма поубавилось. Было явно видно, что он затосковал по 107-му километру, по не восстановленному дому, по свободной, вольной жизни. Он бросил курить, хотя и так курил в последнее время для вида, прекратил работать над картинами.
— Людям зарплату не выдают, вот и пропали заказчики, — лукаво улыбаясь, говорил он нам. Но мы знали другое. В чисто прибранной квартире в глаза бросается упавший на пол пепел от папиросы, и краска с кисти, и следы от обуви посетителей, мы же приходили к нему с двумя болонками. Мешал и дым от курева. Всё это раздражало хозяйку квартиры, обрекало её на неудобства и дополнительную работу. К тому же любила она покомандовать. Это угнетало Аполлона Николаевича. Он был похож на вольную птичку, посаженную в клетку. Никуда не ходил. «Движение — это жизнь», — говорил он когда-то об одном из секретов своего долголетия. Он чувствовал себя полностью оторванным от всего мира. Работающий телевизор он не слышал и не смотрел. Сын с Украины писал ему письма, но он на них не отвечал. Несколько писем пришло с Украины и на мой адрес. Сын взволнованно спрашивал об отце, передавал ему привет, просил написать ему. Я давал Аполлону Николаевичу читать письма сына, но он на них не реагировал.
Последняя встреча была незадолго до его смерти. Предприниматель М. Файзрахманов, печатавший Аполлона Николаевича с моей пленки, узнал местного «графа» и попросил меня передать ему подарок — декоративную рамку для одной фотографии. С этим подарком и с фотографиями пришли мы с женой к нему домой. Звонили долго, но нам никто не открыл. Мы собрались уходить, как вдруг на втором этаже хлопнула дверь, и мы увидели сына Людмилы. Он поднимался наверх. Впустил нас нехотя.
Аполлон Николаевич лежал за занавеской на кровати. В изголовье светила настольная лампа, и он читал какой-то журнал. Увидев нас, обрадовался, сел на кровать. Я передал Аполлону Николаевичу подарок Файзрахманова, отдал фотографии и попросил надписать пожелания сыну, внукам, правнукам и праправнучке в далекий украинский город Теребовлю. Мы покормили его горячими блинчиками с мясом. Попрощались. Больше мы не виделись. Нам не открывали дверь.
Умер он багряной осенью 1997 года в сентябре. Об этом мы узнали из бегущей строки городского телевидения. В ритуальном зале мы попрощались с сильно похудевшим человеком легендарной судьбы….
Людмила Липатова
источник - http://nightdirector.ru/tetrad-5/
Аполлон Николаевич Кондратьев
КРУГОМ 500 - Граф Аполлон Николаевич Кондратьев
Мы сделали небольшой крюк над рекой Надым и приземлились на песчаной косе возле небольшого поселочка. Бортмеханик Михаил Котов спросил у рыбаков:
- Где Аполлон?
- А брошеный балок ему отдали после пожару. Санька отведи! - прокричали с лодки. И минут через пять нам открыл дверь внимательный старик, с очень ясным, пронзительным взглядом.
Аполлон Николаевич Кондратьев, он же "Граф", 1898 года рождения, "крестный отец" пятьсот первой стройки, осуществлял проектирование и авторский надзор в 1947-1953 годах - это все я унал о нем позже. А сейчас растерянно сказал что-то типа "милль пардон, но не изволите ли Вы... мне сказали что Вы..." И так далее, робея в духе некрасовского Ванюши в кучерском армячке - помните? - "Кто построил сию дорогу? Граф Клейнмихель, душа моя!" Это перед тем, как автор читателю истину самодержавного гнёта раскрывает:
"Добрый папаша, нельзя в обаянии умного Ваню держать.
Вы мне позвольте при лунном сиянии правду ему рассказать.
Труд этот, Ваня, был страшно громаден, не по плечу одному.
В мире есть царь, этот царь беспощаден..." и т.д.
Хрестоматия российского железнодорожного прошлого.
Но что удивительно - на мой простодушный вопрос Аполлон Николаевич отвечал вполне в духе и стиле тех еще, светских, досоветских речей:
- Руководил всем полковник путей сообщения Гроссман Сергей Сергеевич, с тем я счастлив был дело иметь. (И далее пошел сыпать фамилиями и должностями - они все записаны на пленке, если кому интересно, например родственников найти - это в музее школы №13 города Ноябрьска хранится, здесь же отдельные пометки приведем - прим авт.) - В общем нас 25 человек было в руководстве на этом участке.
Здесь нас прервали. Вертолетчики попросили позволения перейти в художественную мастерскую графа, дабы не теряя время даром может быть купить что-либо.
- Только поглядеть можете и заказать копию. Ибо всё это уже куплено, под заказ пишу. - сухо отвечал Кондратьев. Но в мастерскую мы всё-таки перешли. Здесь было просторнее. И я еще раз извинился, и попросил позволения, и... снова смягчилось сердце старика. Согласился говорить в микрофоны под лампионами.
Господи, когда меня вологодская бабуся-дворянка учила всем этим манерам, как ругал ее дед-разночинец: "Кому он эти франсезы говорить будет?" "Молчи, мужик," - отвечала воспитанница прогимнасии, - "умел бы сказать, а уж выслушать всяк волен". И действительно Аполлон Николаевич был весьма расположен мною к душевному разговору.
В его семье был юрисконсульт самого Государя императора. Отец дал сыну блестящее образование - Аполлон Николаевич в ходе нашей беседы легко переходил на английский, французский, немецкий и лукаво поглядывал на меня - успеваю ли за мыслию? По-немекци я честно сказал, что кроме "Их бин, дубин, полено, бревно" ничего не знаю, и старый граф весело посмеялся старой гимназической прибаутке.
Перед войной четырнадцатого года 16-ти летний юноша Аполлон успел объехать с папа всю Европу и даже Африки часть - в пределах Средиземноморского побережья. В семнадцать лет ушел на войну и честно сражался до одна тысяча девятьсот двадцать второго года. Последнее поле боя - полуостров Крым.
Когда наши буденновцы разбили нашего Врангеля, Аполлон ушел на Дон. Переплыл на лодке через Керченский пролив и попытался дойти пешком до своей невесты. Однако был арестован некими оболдуями и отсидел полгода в ожидании расстрела.
Трижды его выводили "на балку", однако большевики к тому времени успели обюрократиться насотлько, что жизнь Аполлону Николаевичу спасала очередная комиссарская комиссия. В конце-концов его освободили и в том же 22-м году он обвенчался со своей невестой и молодая несоветская семья поселилась в родовом поместье Кондратьевых, на Черноморском побережье Крыма, близ села Оползневое. Но счастие в родовом гнезде было недолгим. Когда сыну Аполлона Николаевича исполнилось четыре дня, семью выкинули на улицу, так как поместье было национализировано. А сам юный граф был приглашен потрудиться на стройках социализма.
Аполлон Николаевич немного бравирует, ничуть не драматизирует свою судьбу. Ему удалось по уму и силе перейти из белой элиты в красную. Как это делается? Да что вы - обратный процесс сегодня не наблюдаете-с?
Но вот в чем вопрос - 39 лет назад (мы встретились в 1992-м году - авт.) закончилось здесь строительство. Отчего же он здесь? Этого спрашивать я почувствовал - не стоило.А впрочем - что же я сам не уезжаю 27-й год уже? И все построено, и все украдено у меня и у таких, как я - а не уезжаем... Ведь и у меня есть родственники на Черном море, да и у Аполлона Николаевича сын в Америке, сестра во Львове, а вот живём же здесь, на Северах. Пишет маслом граф Кондратьев по памяти копии картин Патрика Несмита. Ужасы стройки не рисует. Я задаю дежурные вопросы, микрофон равнодушно пишет:
- Главное - тогда дисциплина была в труде. Кто перевыполнял норму на 50% - тому шел день за три. По всем статьям сокращали. Основной была 58-я статья. Кормили лучше, чем в обычных лагерях. Сюда завезти людей и сегодня очень трудно и дорого. Давали в день по триста грамм хлеба. Мяса, конечно, не было, но рыба была. Так что на круг по 500 грамм полезных продуктов выходило. В выходной - по 500 грамм хлеба своей выпечки. (Кругом 500! - сказка?)Руководителям полагалось по полтора килограмма. Смертность? А Вы не были в 106-й колонне? Вот там был у меня смертный случай. Жарко было. Разрешил людям купаться. Вода ледяная. У одного сердце не выдержало - все-таки донный лед в реке был. Второй нырнул за другом и тоже утонул, вот два смертных случая в мою бытность. Каждый случай требовал исключительных объяснений перед руководством. Смертность? да не было никакой особой смертности. Завезтии сюда людей, лошадей, чтобы губить? Зачем? Это дорого. Социализм - это учёт. Стройка была нужна. А закрыли ее потому, что на Волго-Донском канале потребовались дополнительные людские ресурсы. Перебросили колонну туда. Еще при Сталине.
Да, стройка безусловно была нужна. Когда я приехал на Север, наша новая железная дорога, начатая в 70-е, только-только дошла до грузовой станции Пелей. Но насыпь песчаная шла до самого Нового Уренгоя. Кто ее строил? - этих сведений нет в городских архивах, да и кому интересны номера ЗК, положивших годы жизни в эту насыпь? Говорилось в 80-е и о том, что линия между Надымом и Салехардом будет восстановлена - ведь в 1952-53-м целый год ходили поезда, Функционировала параллельно Северному морскому пути всесоюзная и всесезонная железная дорога...
Аполлон Николаевич говорил не то, совсем не то, что нужно было для эфира, для разгрома сталинизма. Он не клеймил и не проклинал.
- Граф, на вас работало тысяч 10 человек?
- Что вы, что вы - более 50 тысяч! И эти люди не были учтены в статистике трудовых ресурсов края, по линии ГУИНа шел свой учёт.
- А вы помните кого-либо из примечательных заключенных?
- Никого.
- Лицо яркое?
- Нет.
- Но вы же помните мельчайшие детали на пейзажах Несмита.
- Да. Вот, взгляните, холмы Шотландии.
- А не желаете ли с нами взглянуть вместе на одну из колонн?
- Нет, благодарствую. Много работы. Градоначальной власти заказ. Полагаю - это не есть одно из условий предоставления мне новой квартиры, но как взаимный жест благоприятствия расцениваю. Посему спешу исполнить заказ.
Честь имею.
Прощайте, господа.
источник -
http://lllit.ru/litera/show_text.php?t_id=5948