Ведущий — Сергей Бунтман.
Иосиф Кобзон — Вы знаете, всегда и всем трудно говорить о человеке, который покинул нас. Можно сказать, физически он покинул нас навсегда, а вот образ его и все, что он смог и успел сделать в этой жизни, безусловно, остаются в нашей памяти. И, безусловно, в эти первые часы, печальные первые минуты сразу же вспоминается все, что было в этой жизни связано с ним. Конечно же, жизнь — такая интересная вещь. Кажется, ну, что ж делать, этот печальный конец уготован всем живущим, и все-таки, и все-таки...
Для меня образ Бориса Сергеевича, который первым меня объявил на эстраде, который первым объявлял — у нас была такая традиция — все мои звания, которые я получал, с которым я исколесил всю страну... Он вел мои концерты, с ним я побывал в очень многих странах на гастролях, мы представляли искусство Советского Союза, и трудно себе представить более коммуникабельного, более добродушного человека. В казалось бы безвыходных ситуациях, в которых нам приходилось оказываться вдали от Родины, оптимизм Брунова, шутка Брунова, во-время сказанная, поднимала настроение, поднимала дух, возвращала нас в родные места. Искусство Брунова было настолько оптимистичным и радостным...
Говорят, что незаменимых нет. В общем-то, это все — ерунда. Есть замечательная баллада у Роберта Рождественского «Незаменимые». Он точно и четко объясняет, что незаменимых, казалось бы, нет, а все, кто дорог нам и уходят, — они остаются навсегда незаменимыми. Возьмите даже любимый эстрадный жанр Бориса Сергеевича Брунова. Я вспоминаю уход Ильи Семеновича Набатова — эстрадного куплетиста, как его называли. Незаменимых нет, а ушел Набатов и унес с собой жанр политической сатиры. Уж какое было бы для него раздолье! Уж как бы он четко нарисовал все политические образы сегодняшней жизни! А его нет — и жанра нет! Ушел Смирнов-Сокольский — это умнейший человек, талантливейший литератор, артист. И много было после него конферансье, но ушел пласт, интеллектуальный пласт эстрады. Мы ведь часто упрекаем моих коллег, нашу эстраду в отсутствии интеллекта, в отсутствии воспитания и так далее, а ведь ушел Смирнов-Сокольский! Ушли такие замечательные мастера в разговорном жанре как Олег Милявский, Эмиль Радов — и все, весь этот жанр остался на плечах у Бориса Брунова.
Да, вот мы говорим, что незаменимых нет. У нас в жанре сатиры и юмора, который определяет как бы цех, много талантливейших людей — и Геннадий Хазанов, и Михаил Задорнов, и Евгений Петросян, и другие наши артисты, но это — индивидуальное искусство, в общем-то, штучное искусство, как и все талантливейшее на эстраде, но это не жанр конферансье, не жанр артиста, разговаривающего с аудиторией, не рассказывающего аудитории, а разговаривающего с аудиторией в таком диалоге, когда сцена и зрительный зал сливаются воедино.
 

СБ — Как удавалось это Борису Сергеевичу?

Иосиф Кобзон — Это трудно, это все равно, что если Вы сейчас спросите у меня, как удаются фокусы у Копперфилда, как Кио делал свои фокусы, как Брунов находил общий язык с любой аудиторией? Это, видимо, дано богом и интеллектом, жизнью. Я думаю, что Борис Сергеевич, к сожалению, закрыл своим уходом страницу в истории эстрады, притом страницу славную. Можно, конечно, было ему ехидничать по поводу нашей сегодняшней жизни, можно ему было славословить и кого-то хвалить, уподобляясь каким-то конъюнктурным артистам, а Борис Сергеевич понимал, что не эта задача сейчас гражданина. Задача состояла в том, чтобы отвлечь аудиторию от тех проблем, с которыми она живет, и если уж он пришел в зрительный зал, в этот храм искусства, наш храм, видимо, задача в том, чтобы он ушел очищенным каким-то из зрительного зала и чтобы он завтрашний свой день начал немножко добрее, немножечко патриотичнее, да и оптимистичнее, чем он жил вчера. Это очень удавалось Борису Сергеевичу.

СБ — Скажите, Иосиф Давыдович, в последние годы Борис Брунов, что он пытался найти для себя в работе, что для него было главное, что он для себя искал и как профессионал-артист, и как администратор, и как человек.

Иосиф Кобзон — Вы знаете, я не могу сказать, что он искал последний год — он всю жизнь искал. Нельзя сказать, что он замыкался в своем жанре, потому что он жил жизнью общества, жизнью людей, воплощая свои принципы, свое видение жизни. Нельзя сказать, что он был только артистом эстрады. Давайте все-таки вспомним о том, что он был художественным руководителем и главным режиссером Государственного театра эстрады. И последнее его дело, которое он провел, — в конце мая мы провели конкурс песни, посвященный 850-летию Москвы имени Леонида Осиповича Утесова, который собрал молодых исполнителей, молодых композиторов, молодых поэтов.

Он очень заботился о молодежи и очень защищал молодежь. Казалось бы, возраст велел ему немножечко быть консервативным, брюзжать, а он — очень любил. Мечтал он — и это почти удалось, но он не смог это осуществить до конца по многим обстоятельствам — создать Московский мюзик-холл и вернуть ему былую славу. Вот, казалось бы, зачем ему мюзик-холл? Занимайся своими репризами, занимайся своей работой. Нет, он все время мечтал проводить конкурсы, создать Мюзик-холл, он все время к чему-то стремился. Но он в то же время принимал активное участие в общественной жизни. Он много лет был в Общественном совете ГУВД Москвы, и он все делал для того, чтобы повысить интеллектуальный уровень работников правопорядка.
СБ — Это сложнейшая задача.
Иосиф Кобзон — Сложнейшая, тем не менее, он очень много сделал. Он приглашал постоянно на свои спектакли, принимал участие в заседании Общественного совета, выезжал в префектуры. Зачем ему это было надо? Он жил жизнью своего народа, своего общества. Это его отличало. И должен вам сказать, что сейчас мы еще не осознали того, что произошло. Я так думаю, что мы еще не осознали, и, наверное, не скоро сможем это сделать, потому что очень остро состояние всех тех, кто знал Бориса Сергеевича. Мы не ощутили еще того, что произошло, что не стало его, что замолчал этот удивительный человек.

СБ — Хотя сейчас тяжело рассказывать, тяжело вспоминать, скажите Иосиф Давыдович, Борис Сергеевич был человек светлый, искрящийся — для нас во всяком случае, для зрителей, для слушателей. Что его расстраивало, что его могло вывести из себя, например? Это всегда очень показательно для людей.

 

Иосиф Кобзон — Он был удивительно внимательным человеком, всех артистов он знал. Любому из них он мог сделать замечание, и это воспринималось просто как самое искреннее дружеское замечание. Я не представляю человека, который мог бы вспомнить сегодня о каких-то своих обидах. Не было такого, потому что все знали, если Брунов делает замечание, значит это либо по любви, либо это по необходимости творческой. Ему доверяли. Он был профессором ГИТИСа. Он очень любил молодых артистов, всегда и всем помогал. Любой артист мог прийти к Борису Сергеевичу, посоветоваться с ним, поговорить с ним.

Он не был фамильярным человеком, но любому артисту он мог сделать замечание, говорить с ним на «ты». Притом я вспоминаю наши замечательные новогодние посиделки в свое время традиционные в ЦДРИ, когда он мог заставить танцевать Образцова, Зеленую, Пельтцер, Миронова и дурачиться всех заставлял — и Козловского, и Спартака Мишулина. Заставлял всех просто дурачиться, забыть о том, что они народные, международные, популярные, известные, великие. Они все дурачились. И это мог сделать только Брунов, потому что я не представляю, кто мог взять на себя это, фамильярничать с кем-то не из своего цеха. Бориса все просто очень любили, и доверяли ему, если он говорил «пой» — пели, если он говорил «раздевайся» — раздевались. Понимали, что он не позволит никогда унизить или подставить коллегу, обидеть, оскорбить.

Он ходил на все премьеры. Он был очень глубоко интеллигентным человеком. Он ходил в Большой зал Консерватории слушать симфоническую музыку, концертных исполнителей, он ходил на премьеры в драматические театры, много читал. Когда мы с ним бывали за рубежом, он был инициатором всех наших культурных программ. Скажем, когда мы были в Латинской Америке, и появилась такая возможность проехаться по Амазонке, по Сельве. Ну, не все это хотели, жарко безумно. Борис Сергеевич смотрел на всех и говорил: «Ребята, вы что, с ума сошли? Такое ощущение, что вы в Подмосковье и вас пригласили лещей половить! Поехали, крокодилов посмотрим». Невероятный был... Дальний переезд 10-20 часов, ну, что он вытворял! Когда мы замерзли на Дальнем Востоке, попали в ситуацию, оказались посреди дороги, в тайге, мы замерзли, и не было ни одной живой души, мы стали просто замерзать, стали засыпать от мороза и могли погибнуть. И только Борис Сергеевич, который всякие слова нам говорил про пингвинов, про белых медведей и всякие прибаутки, заставлял нас с обмороженными щеками хихикать и думать, что жизнь продолжается.
Как вам сказать, кто такой был за кулисами Брунов? Он был тот же Брунов, какой он был на свадьбе, он был тот же Брунов, рыдающий на проводах своего друга. Он был живым человеком, он просто был живым человеком.

Материалы и фотографии взяты на сайтах:
www.sobytia.ru, rtvi.ru,  showcase.ru, а так же из личных архивов

Eгo Beличeствo конферансье. Борис Брунов (2007)

Брунов Борис

БОРИС БРУНОВ Вспоминает

;

;